Легенда о святом Петре Мироновиче
Если бы Петр Машеров родился на полтысячи лет раньше, его бы точно канонизировали. Многие короли и епископы европейского Средневековья и без машеровской харизмы делались святыми. А поскольку первый секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Беларуси в каком-то смысле сочетал власть светскую и духовную, даже в ХХ веке не обходилось без агиографических историй. Вот Машеров, словно святой Мартин Турский, что отдал плащ нищему, уступает лошадь измученному партизану; вот он подбирает учительницу из провинции, заблудившуююся в Минске, и своей машиной её везет; вот отдает последние сапоги разведчикам… Вот он 45 лет назад, 4 октября 1980 года, погибает загадочной мученической смертью. Архивный текст из «Нашай гісторыі».
Фото Юрия Иванова
С годами создался образ святого Петра Мироновича, держащего в руках ключи от белорусского рая. Был ли Машеров самым успешным и мудрым руководителем Советской Беларуси — можно спорить. Но что был самым любимым — бесспорно. Его похороны превратились в стихийную манифестацию, каких Минск до тех пор не знал: под холодным октябрьским дождем люди стояли стеной от Дома правительства — и аж до улиц Красной, Коласа, Калиновского, по дороге кортежа, который везли объездными дорогами, так как проспект был раскопан метростроевцами. После так хоронили только Василия Быкова.
Ни «осторожный белорус» Мазуров, ни любимец советского премьера Алексея Косыгина Киселёв, ни железный директор Слюньков не имели такой народной любви. Хотя каждый из них не был лишён черт, которые белорусский народ так ценил в Машерове.
Например, Кирилл Мазуров мог без помпы, спокойно пройтись по минским магазинам, поинтересоваться ценами, послушать, что народ говорит. Тихон Киселёв, учитель белорусского языка по первой специальности, мог часами наизусть цитировать поэзию Коласа и Купалы. А Николай Слюньков, на котором лежит вечное клеймо бездействия после взрыва на Чернобыльской АЭС, оказывается, мог бушевать как тигр, когда из центра приказали на новый 1986 год отправить в московские магазины 15 тысяч выпотрошенных молочных поросят. «Да как я буду людям в глаза смотреть!.. Резать не будем, в Москву отправлять не будем!» — кричал он. Этот случай, пересказанный собкором «Правды» в БССР Александром Симуровым, кстати, приписывали Машерову. А в Украине то же самое рассказывали про своего партийного лидера — Владимира Щербицкого.
Парад 9 Мая: неформальная обстановка. Слева от Машерова — его телохранитель, а разговаривает он с Маршалом Советского Союза Иваном Баграмяном. Обратите внимание на мокрые штаны Машерова. Фото Юрия Иванова
Отличался Пётр Миронович от предшественников и ближайших преемников тем, что был единственной среди них публичной фигурой. Это было в его натуре. Ему нравилось нравиться.
Ма шер
Детали машеровской легенды отрабатывали лучшие мастера. Версию про французское происхождение его предков — от наполеоновского солдата, оставшегося в деревне Ширки под Витебском после 1812-го, — похоже, запустил Владимир Короткевич.
Писатель и инструктор ЦК Алесь Петрашкевич вспоминал, как пришлось вытащить подвыпившего Короткевича в поездку с Машеровым, выбирать место под будущий музей народной культуры. И классик неожиданно выдал, что фамилия Машеров — от «ма шер». Машеров по-молодому засмеялся в ответ.
Если бы это было правдой, во французы пришлось бы записать и Машеровов, и Машаровых, и даже Масаренковых.
Настоящая фамилия Петра Мироновича была Машера. Русское «-ов» на конце он себе добавил во второй половине 1930-х, когда репрессировали отца.
Мирон Машера входил в ревизионную комиссию колхоза и не захотел закрывать глаза на растрату. Его осудили по доносу односельчан (интересно, что один из доносчиков носил фамилию Ляховский — как девичья у матери Машерова). В декабре 1937‑го отца посадили, а через четыре месяца он умер — или замучили — в лагере в Горьковской области.
После того его сыновья Павел и Пётр исправили себе новые документы, став Машеровыми. С этим им мог помочь шурин, сотрудник витебского НКВД Семён Урагов, за которым была замужем их сестра Матрёна. Биографы пишут, что Матрёна помогала семье родителей продуктами во время колхозной нищеты, в семье Ураговых Пётр жил, когда учился в Витебском пединституте. А их сын Николай Урагов, председатель колхоза в Шкловском районе, в 1990‑м был доверенным лицом Александра Лукашенко на выборах в Верховный Совет БССР.
С главным сепаратистом социалистического лагеря, руководителем Югославии Иосипом Броз Тито на площади Победы. 1965 год. Фото Юрия Иванова.
Полина Галанова вспоминала, как впервые увидела будущего мужа на танцах и поразилась его интеллигентности. На то время Машеров был единственным человеком в Россонах, который носил шляпу. Интеллигентность начиналась с семьи: отец Мирон, хоть и простой крестьянин, а был грамотный, и мир повидал на царской войне. Бывая в городе, на ярмарках, старался покупать книги. В их крестьянской избе, по некоторым воспоминаниям, было даже пианино. Насколько хорошо им овладел Пётр Миронович, неизвестно. Однополчане-партизаны и ученики вспоминали, что он точно умел играть на гармонике — устраивал им вечёрки. Также перед войной самопально учился ораторскому мастерству и… профессионально танцевать. Дочь Наталья вспоминала, что танго и фокстроты она выучила благодаря отцу.
Молчание Машерова
Василий Быков вспоминал, как молчание Машерова, который воздержался, когда бюро ЦК КПБ решало судьбу Алексея Карпюка, спасло гродненского писателя-партизана. КГБ пытался повесить на Карпюка сотрудничество с фашистами, раскопав документы со времён его нахождения в немецком лагере. После выяснилось, что документы подделаны.
Пётр Машеров (в центре) — делегат БССР на конференции Всемирной федерации демократической молодежи в Лондоне (1945). С той поездки он привёз три хороших костюма, сшитые, правда, в Москве. Фото:Белорусский государственный архив кинофотофонодокументов.
Не вспоминал ли Машеров, слушая эту историю, свой собственный плен?
Про этот неоправдательный, со сталинской точки зрения, факт биографии мало кто знал, кроме партийного отдела кадров. В немецкий плен Машеров попал в августе 1941-го. По первой версии, он пошёл добровольцем в истребительный батальон и по дороге на фронт под Невелем попал в окружение. По второй — летом 1941‑го Машеров был на сборах аж около прусской границы и попал в окружение, отступая оттуда.
Как бы там ни было, Машеров пробыл в плену четыре дня, а после сбежал из эшелона, которым пленных отправляли в Германию: вылез через окошко и спрыгнул с насыпи. Никто из тех, кто убегал с ним, не выжил.
Ещё один малоизвестный факт: в разговорах Машеров вспоминал, что в начале войны месяц просидел в борисовской тюрьме. Оттуда его могли «выкупить» родственники: тогда немцы местных жителей отпускали.
Все эти разночтения показывают, сколько неожиданных поворотов могут скрывать, казалось бы, до конца ясные официальные биографии.
Дубняк
Из плена Машеров сбежал в Россоны, где преподавал до войны и где на то время жила вся его семья.
Преподавал физику в школе, а после вместе со старшими классами и женой ушёл в партизаны, взяв псевдоним Дубняк. Заимели оружие, наладили контакты с подрывниками, начали воевать и взрывать «железку»… Ища их, немцы схватили четырёх партизанских матерей и после пыток расстреляли. Среди них была и мать Машерова.
Всю жизнь его мучила мысль, что он мог забрать мать в отряд, но не сделал этого.
После войны останки партизанских матерей раскопали на окраине россонского парка и перезахоронили в братской могиле. Дарью Петровну узнали по синей юбке в горохи. Ни отдельной могилы, ни памятника Машеров распорядился не делать: просто обозначить её имя на обелиске, в общем перечне. Бывая на могиле, Машеров не мог отвернуться — так и шёл, прощаясь, по аллее спиной вперёд, лицом к обелиску.
После войны Машеров был в числе бесчисленных «восточников», отправленных советизировать Западную Беларусь. В Молодечненской области ему пришлось заниматься не только комсомольскими делами, но и добивать антисоветских партизан по лесам.
Правда, и самого его время от времени прощупывал на благонадёжность руководитель МГБ БССР Лаврентий Цанава. Этот чёрный кардинал БССР настойчиво хотел, чтобы Машеров написал историю партизанского движения, подчеркнув его, Цанавы, роль. И всё выспрашивал: какие же супы Машеров любит — мясные или молочные? В исполнении Цанавы такой вопрос мог значить всё что угодно.
Партизанский миф как национальная идея
Это во времена Машерова Беларусь обзавелась мемориалами в Хатыни и Брестской крепости, Курган Славы да имиджем «республики-партизанки». Партизанские леса были кузницей кадров для послевоенной правящей элиты, как редакция виленской «Нашай Нівы» — для «отцов» БНР и БССР.
Доктор политических наук из Калифорнии Майкл Урбан, исследователь советских элит, отмечал, что белорусский «партизанский миф» в некоторой степени подменял собой национальное сознание, так как открыто проявлять политический национализм в СССР было невозможно. Этот же партизанский миф как бы давал партизанским вождям право возглавлять Беларусь после войны.
Минск приветствует Фиделя Кастро. Вместе с ним в авто — Пётр Машеров и Тихон Киселёв. 1972. Фото: Музей истории Великой Отечественной Войны.
Подобно Фиделю Кастро, придя к власти на Кубе, сделал свою борьбу частью кубинского национального мифа. Неслучайно в 1966-м, когда отношения СССР с Островом свободы осложнились после свержения Хрущёва, на переговоры в Гавану отправили руководителя белорусских герильерос Петра Машерова. Они хорошо поняли друг друга, во время визита в СССР в 1972‑м Кастро захотел посетить Беларусь да увидеть «своего друга — партизана Мачерова».
Вместе они посетили Хатынь и Курган Славы.
Московский патрон
Но первым лидером «партизан» в белорусской власти был не Машеров, а его предшественник Кирилл Мазуров. Он как мог сопротивлялся хрущёвской «кукурузизации», пытаясь убедить Никиту, что в Беларуси от картошки толку больше.
В вопросах аграрной политики Мазуров соглашался с Леонидом Брежневым. И после того, как в 1964‑м брежневская группа отстранила от власти Хрущёва, Мазурова перевели в Москву на должность первого заместителя председателя Совмина СССР. На учредительном пленуме Москва мягко подсовывала белорусам на освобождённое место «первого» кандидатуру Тихона Киселёва, но партизаны дружно проголосовали за своего Дубняка.
В рабочем кабинете. Фото Юрия Иванова.
А Мазуров на долгие годы стал патроном Машерова в Москве.
Союз белорусских партизан с брежневцами оказался недолгим. Выше Мазуров не пошёл и белорусскую фракцию в Кремле увеличить тоже не смог. А под конец брежневской эпохи его отправили на пенсию — в 64 года. Для тогдашней геронтократической системы это просто юношеский век. Собкор «Правды» в БССР Александр Симуров объяснял конфликт утилитарно: Мазуров во время заседания, посвященного награждению «дорогого Леонида Ильича» очередной звездой, вслух засомневался: а надо ли, поймёт ли нас народ? Брежневский идеолог Михаил Суслов «не понял» такой «политической близорукости» и назавтра предложил Мазурову составить заявление «по собственному желанию».
«Мы — белорусы…»: Фёдор Сурганов, Пётр Машеров, Тихон Киселёв и Сергей Притыцкий. Фото Юрия Иванова.
Так Машеров потерял поддержку в Москве. Мазуров был на пенсии, ещё один белорус, редактор «Правды» Михаил Зимянин, больше симпатизировал Юрию Андропову, стремящемуся к власти. Дома тоже было непросто: от 1980‑го минский КГБ возглавил андроповский человек Балуев, председателем Совмина стал человек Брежнева Аксёнов… Может, этим объяснялась нервозность Машерова в последний год жизни? Он даже, свидетельствовала семья, жёг какие-то документы.
Так убили или нет?
Но был ли конфликт с Брежневым? О натянутости отношений якобы свидетельствовало то, что генсек СССР аж четыре года не мог доехать до белорусской столицы, чтобы вручить Минску «Звезду» города-героя. Да и во время визита выглядел не очень довольным. Правда, и первое, и второе может объясняться затяжными болезнями Брежнева.
Урбан отмечает противостояние между «партизанами» и «клиентами Брежнева» во властных коридорах Минска и Москвы. Но выходило ли оно за границы обычного стремления центра контролировать, а периферии — самостоятельствовать? И БССР имела здесь, пожалуй, наименьшие среди всех советских республик проблемы.
Место трагедии: под Смолевичами «Чайка» с Петром Машеровым на полной скорости врезалась в грузовик с картошкой. Фото: kp.by, Николай Чергинец.
Машеров не был замечен в открытой оппозиции генсеку, а в Минске во время торжеств обрушил на «дорогого Леонида Ильича» такой водопад славословия, что присутствующим в зале аж неловко стало. Такой
мерзкий подхалимаж Машерова отмечал и бывший функционер ЦК КПСС Анатолий Черняев, оставивший большие и интересные воспоминания. Черняев слушал Петра Мироновича на съезде КПСС: «Машеров громким, театрально поставленным голосом извергал поток пышных слов — полностью бессодержательный пропагандистский «трёп»».
Есть и противоположная версия. Дочь Машерова Наталья вспоминала, что Брежнев неформально называл руководителя БССР «Петя». А один из биографов Машерова, Валентин Величко, утверждает даже, что старый генсек летом 1980-го, во время совместного отдыха в Крыму, предложил Петру Мироновичу должность председателя союзного Совмина, вместо Косыгина, который просился на пенсию. Печатаются и милые подробности, как дружили их жёны: Полина Машерова и Виктория Брежнева были вязальщицы и при встречах обменивались новыми модными узорами.
Может, такой уж идиллии и не было, но вряд ли смерть Машерова была спланированной. Скорее всего, авария на перекрёстке под Смолевичами 4 октября 1980-го, когда его «Чайка» врезалась в грузовик с картошкой, была трагической случайностью. Даже адепты «заговора против Машерова» признавали: и решение про выезд «в поле» было спонтанное, и маршрут определялся уже в дороге. И гонял шофёр Машерова — по его приказу — всегда на дикой скорости. И машины советские не имели тех систем безопасности для пассажиров, которые стоят сейчас не только на «Мерседесах», но и на «Опелях».
Так же ходили легенды про «убийство» сверхпопулярного первого космонавта Юрия Гагарина, разбившегося в 1968‑м во время испытательного полёта. А в конце 1980‑х добавилась ещё и версия про похищение инопланетянами.
Свержение партизан
Другое дело, отмечает Урбан, что смерть Машерова запустила в Беларуси процесс перехода власти от «партизан» к «Минской городской индустриальной группе», возглавленной Николаем Слюньковым. Брежневская эпоха в БССР закончилась раньше Брежнева.
Новые руководители, к которым относился и первый председатель Совмина независимой Беларуси Вячеслав Кебич, выросли вместе с гигантами белорусской индустрии. Эти уже не имели сантиментов к национальному, к «хатам». Стратегией, которая привела их к успеху, было как раз присоединение к русской культуре.
Как белорусы стали городскими
Приход к власти такой группировки предопределила экономическая и культурная политика как раз машеровских времён. В БССР развивалась промышленность, резко укрупнялись города — а некоторые, как Светлогорск, Солигорск, Новополоцк, Новолукомль, Белоозёрск, строились с нуля вокруг предприятий.
В Минске, который под 1980‑й вырос до миллиона жителей, концентрировалось 25% промышленной выработки БССР.
В 1970‑м только треть белорусов жила в городах, в 1985‑м — уже 62%. Сельчане, массово хлынувшие за более лёгкой жизнью в город, перенимали русскую культуру как высшую. Уже в 1970‑е белорусы среди всех носителей национальных языков в СССР меньше всего пользовались своим как языком основного употребления.
Писателей любил
«Конечно, я это вижу. Конечно, знаю, но если я, ты же пойми, если я эти вопросы подниму в Москве открыто или на больших каких-то форумах тут, то ко мне будут предъявлены из Москвы, из центра, соответствующие меры, соответствующие решения могут даже быть. А ты, пожалуйста, делай это всё. Ты делай и не сомневайся, что я всегда тебя поддержу», — говорил Машеров молодому председателю Гостелерадио БССР Геннадию Буравкину. На конец его правления пришлось создание отдельной программы белорусского телевидения — с вещанием на национальном языке.
Добрым словом вспоминали Машерова и писатели, которым он построил и Дом литератора, и Дом творчества в Ислочи. В Минске при нём появились памятники Купале и Коласу — в один год, и каждый стоил 700 тысяч рублей из республиканского бюджета. При Машерове издали 12‑томную «Белорусскую энциклопедию», начали издание книг «Память» по районам.
Машеров тепло относился к Ивану Мележу. Драматург Андрей Макаёнок мог с ним даже поспорить, отстаивая свою пьесу «Погорельцы», посвященную теме сталинских репрессий. Мог Макаёнок и попросить у «первого» приютить в Минске опального Алеся Адамовича, который был буквально выгнан из Москвы, не подписав коллективное письмо с осуждением Синявского и Даниэля.
Были, однако, и вещи, которых даже восхищённые Петром Мироновичем литераторы не могли объяснить. «Исчезал же язык народа — основа национальной культуры. Говорили и Машерову, и он будто соглашался. Но русификация не останавливалась… Даже русак Пономаренко не позволял таких поворотов, когда газеты западных областей, районов, «Сельская газета» переводились на русский язык. Процесс этот не был стихийный. …Машеров ни разу — ни на одном пленуме, совещании, съезде, сессии, торжественном заседании — не выступил по-белорусски. И в частном разговоре с нами, писателями, не употреблял белорусскій… как демонстрировал свою русскость. И это действовало сильнее за любые постановления — такой пример первого лица в республике. …никто не выступал по-белорусски — ни один идеолог», — с горечью и осуждением вспоминал честный коммунист Иван Шамякин.
«Могу человеку все зубы выбить»
Что Макаёнок решался, но не сделал: не сказал Машерову правду в глаза про его выездные семинары. В немного видоизмененном виде власть практикует их до сих пор, но моду ввёл Пётр Миронович. «По деревням носились многокилометровые колонны легковых персональных авто, поднимая шлейфы пыли и наводя ужас на всё живое», — вспоминает свидетель тех событий.
На местах, в хозяйствах и на предприятиях, местное руководство обеспечивало минским гостям самую бесстыдную показуху. Но Машеров только злился, когда ему пытались на это намекнуть.
И в целом он «мог вскипеть, и нередко». Но быстро отходил. «Я же любому человеку могу все зубы выбить. Но после вставлю новые, более действенные», — говорил он аллегорично.
Веточный корм и многоэтажные дачи
Хватало в машеровском хозяйствовании и волюнтаризма. Старшие люди помнят авральные заготовки веточного корма для скота. В стране победившего социализма не было чем кормить коровы до зелёной травы…
В БССР огромные деньги вкладывались в предприятия военно-промышленного комплекса и в сельскохозяйственные гиганты. При этом уровень жизни большинства людей оставался низким, нарастали негативные явления. На фото: женщины ждут, когда в магазин привезут хлеб. Фото Анатолия Клещука.
Или, увлекшись идеей «агрогородков», реформаторы машеровского времени записали в «неперспективные» тридцать три тысячи белорусских деревень. В результате и агрогородки не создали, и деревне перекрыли кислород — тогда, когда там ещё были хозяева, влюблённые в землю.
На машеровские времена припала и мелиорация Полесья, и уничтожение минской Немиги.
А чего стоит идея Машерова строить в дачных кооперативах многоэтажки и каждому огороднику давать комнату — чтобы работали на земле все вместе и осенью поровну делили урожай.
«Когда за кофе в комнате отдыха Верховного Совета он высказал эту идею и коллеги поддерживали его, я отважился заметить, что не пойдут люди в такой «сад». Взъярился», — вспоминал Иван Шамякин, председатель Верховного Совета БССР на то время.
Вместе с тем, именно при Машерове в Дроздах были построены за государственный счет особняки для первых лиц БССР — по шестнадцать комнат, с бассейнами, саунами, кинозалами. Янка Брыль вспоминал услышанное как-то от Машерова: «Нам тоже нужен комфорт».
Также Машеров мог сделать широкий жест и отправить московского журналиста, который делал с ним беседу, домой личным самолётом — конечно же, за счет государства.
«Дорогой Пётр Миронович»
«Если бы был жив Машеров…» — одна из любимых фигур условного наклонения в рассуждениях про судьбу Беларуси в 1990-е.
Но не стал бы «дорогой Пётр Миронович» жертвой горбачёвских кадровых ротаций ещё в середине 1980-х? Тогда в союзном руководстве произошли изменения, сопоставимые по масштабам со сталинскими чистками 1930‑х — только без расстрелов и посадок. Не выглядел бы на подъёме перестройки устаревший Пётр Миронович осколком брежневской системы?
Таким его запомнили. Фото:Белорусский государственный архив кинофотофонодокументов.