Наталья Дулина, бывшая доцент Лингвистического университета, рассказала в Фейcбуке, как попала на очередные «сутки» на Окрестина.
«Блин, в 4-й раз! Я прям чувствую себя Чернобаевкой. — иронизирует Наталья Дулина. — В РУВД пошутили: «В следующий раз будет юбилей». Ну что ж…
Ко мне пришли 25 апреля, в 11.30. Постучали в дверь. Я сразу все поняла и быстро открыла, без промедления: иначе уложат мордой в пол. Но нет, все культурно: всего двое, в штатском. Один из них сказал, что они из Ленинского РУВД и показал удостоверение. «А в чем дело?» — спросила я. «Когда приедем, все объясню». Посмотрел на лотки с наполнителем: «У вас котики?» — «Да». «Сколько?» — «Четыре». «Будет кому присмотреть за ними?» Ну, понятно. Домой сегодня я не вернусь.
Попросила разрешения взять кое-какие вещи. «Да, пожалуйста, собирайтесь, мы вас не торопим». Заглянул в комнату: «Символика какая-нибудь есть?» — «Нет ничего». «Наверно, уже все изъяли?» Остряк, однако. «Не-а», говорю. «Ваши двоюродные братья из КГБ приходили как-то, ничего не нашли». Собрала котомку с гигиеническими средствами и сменным бельем (спойлер: ничего не разрешили взять в камеру), и мы поехали. Телефон мой, естественно, он сразу же отобрал.
Приехали, он спрашивает: «Вы регистрировались в «Плане «Перамога»? — «Может быть», — говорю. «Открывала, да, но вроде не зарегистрировалась до конца». «Ну как же, если есть чат-бот, значит, регистрировались. Вот, здесь все есть», — показывает в телефоне. «Не помню, — говорю. — Возможно». План «Перамога» отошел на второй план (каламбур), и разговор плавно перешел к подпискам. «А что это вы писали в «Черной книге Беларуси?» — «Вы блефуете, ничего я там не писала, больше делать нечего! Меня вообще все вы не интересуете, я больше думаю о пострадавших, сочувствую им. И чего это вы так все боитесь?»
Он стал говорить, что лично он ничего не боится. И добавил, что я подписана на экстремистские каналы. Я стала объяснять, что это не является правонарушением. «Вы ошибаетесь, я позже вам это докажу». Я потребовала показать мне статью 19.11. административного кодекса. Ну конечно! «Кодекс Республики Беларусь об Административных правонарушениях, статья 19.11. Распространение, изготовление, хранение, перевозка информационной продукции, содержащей призывы к экстремистской деятельности или пропагандирующей такую деятельность». «Вот видите, здесь не сказано «подписка», только «хранение». «Ну, по сути это одно и то же». «Что значит по сути? — возмутилась я. — Это ведь юридические термины!»
Он продолжал копаться в моем телефоне. «Ага, а вот и репост!» — «Где?» — «В фейсбуке. На вашей странице статья из канала «Радыё Свабода». Вы знаете, что это экстремистский канал?» — «Нет. С каких пор?» — поинтересовалась я. Он посмотрел в компьютере. «С декабря 2021 года. А у вас репост от 19 марта». — «А-а, так это, наверно, мое интервью!»
Меня стали терзать смутные сомнения. «Постойте», — говорю. «Но я это не выкладывала! Это, возможно, кто-то из знакомых выложил на моей странице». «Все равно вы несете ответственность. И тот, кто это выложил, ответит». Я напряглась.«А покажите мне, пожалуйста, этот репост». Он повернул телефон ко мне. Я выдохнула с облегчением: «Так это мой итальянский друг и коллега!» (хрен ты до него доберешься!). «Ну, я за вас рада, поздравляю». — «С чего это?» — «Разве вы не работаете на результат?» — зло поинтересовалась я. — «Нет». — «Значит, просто рутинная работа, действуете по инструкции?»
Он перешел к ютюб-каналам. Просмотрел, сделал несколько скриншотов и стал составлять протокол.«Вот, подпишите». Я стала читать. Мама дорогая! «Хранение информационной продукции канала видеохостинга «You Tube» с названием «Радыё Свабода», включенный в республиканский список экстремистских материалов, признанный экстремистскими материалами 03.12.2021 судом Центрального района г. Минска». «Что это?» — не поняла я. Он показал скриншоты. На них был список ютюб каналов, на которые я была подписана, и отдельно страница канала с надписью: «Вы подписаны на канал «Радыё Свабода». Да ё-моё! Сколько можно объяснять?! «Если вы не согласны с формулировкой, можете так и написать: не согласна, вину не признаю». Я так и написала, и еще добавила: «хранения, распространения, изготовления и перевозки информационной продукции, содержащей призывы к экстремистской деятельности или пропагандирующей такую деятельность, НЕ ОСУЩЕСТВЛЯЛА». Он забрал протокол и сообщил, что телефон, скорее всего, у меня конфискуют. Офигеть.
Далее мне предстояло ожидание в «обезьяннике» (знакомом мне с 2020 года, когда я попала в это РУВД из-за участия в общенациональной забастовке) и отправка на Окрестина. Я сидела, лежала, засыпала, просыпалась. Наконец меня вызвали и вывели из камеры. В помещении уже выстроились «граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы».
Политичеких не было. Все мужчины, я единственная женщина (единственная абсолютно трезвая вдобавок). Нам велели сходить в туалет, посадили в бус и повезли на Окрестина.
Я никак не могла понять, сколько прошло времени. Спросила у милиционера. «Двадцать минут шестого». Вечера или утра? Постеснялась уточнить. Потом узнала: это было утро 26-го. Как же это я потеряла ориентацию во времени? Может, из-за того, что у меня забрали очки, и я чувствовала себя растерянной и беспомощной?
В пути один из задержанных попросился в туалет. Мы стояли у ворот на Окрестина. Сопровождающий сказал ему потерпеть. «Не могу я, я болен: простатит, больше не могу терпеть». Мы дружно стали просить, чтобы ему дали где-нибудь отлить. Ведь если он обмочится в автобусе, хуже будет всем. Сопровождающий побежал за бутылкой из-под воды, чтобы тот облегчился. В общем, все состоялось. Он сел в бус, и мы стали ждать, когда откроют ворота. Почему-то на Окрестина всегда заставляют ждать.
И тут этот мужик с простатитом заявляет: «Я вскрылся». Сидящие в бусе предположили, что он просто перегрыз себе вену, ведь у него ничего собой не было. Сопровождающий побежал за аптечкой.
Странно, никакой ругани, мата, угроз. Вообще эти ребята руведешники вели себя на удивление спокойно, вывели желающих покурить, даже угостили их сигаретами. Фантастика какая-то. Через некоторое время ворота открылись, и мы въехали на территорию Окрестинской тюрьмы. Бус развернулся и подъехал ко входу. «ИВС» — с облегчением произнес кто-то. Небо тем временем окончательно посветлело.
(Продолжение следует).
Комментарии