«Освобождали немцев от фашизма, а сами оставались в том же дерьме». Опубликована третья часть воспоминаний Григория Березкина о советских репрессиях

«Не дай пропасть моей жизни» — это расшифровка бесед 1979 года белорусского критика Григория Березкина и московского литературоведа Исаака Крамова. Записи пролежали в столе более 40 лет: оба собеседника вскоре умерли, так и не успев опубликовать книгу. Недавно рукописные тетради расшифровала архивистка Маруся Шанаурина.

Если в предыдущих частях Березкин описывал довоенные репрессии, предательство коллег и свое чудесное спасение во время «марша смерти» 1941 года, то третья часть посвящена послевоенной жизни в Берлине и новому, неизбежному аресту.

Этот текст — уникальное свидетельство эпохи. Березкин описывает сюрреалистическую жизнь победителя, который ходит по улицам Берлина в офицерских погонах, сидит в театре рядом с руководством ГДР, но при этом каждую минуту ждет, что за ним придут «свои».

Советский офицер в побежденном Берлине

После окончания войны Березкин, получивший офицерское звание, остался в Берлине. Он работал в газете советской военной администрации «Советское слово» на должности «писателя в газете». Это давало ему возможность много ездить по советской зоне оккупации, посещать театры и наблюдать за жизнью немцев.

Березкина поражала немецкая ментальность, которую он характеризовал как «дикое поклонение перед униформой» и послушание любой власти. Он отмечает парадокс: люди, которые совсем недавно служили Гитлеру, теперь с той же педантичностью выполняли приказы советских комендантов.

Воспоминания полны контрастов: с одной стороны — высокий интеллектуальный дух Гёте, которым гордилась немецкая интеллигенция, с другой — полное безразличие или даже отрицание преступлений нацизма. Люди, которые жили рядом с Бухенвальдом, притворялись, что ничего не знали о лагере смерти.

Иллюзия свободы и тень прошлого

Несмотря на относительную свободу — походы в рестораны, знакомство с писателем Виктором Некрасовым, недавним лауреатом Сталинской премии, — Березкина не покидало чувство тревоги.

Он признается: «Умирать буду — буду вспоминать свою свободную жизнь». Но это была свобода под прицелом. Страх перед заполнением анкет, где нужно было объяснять свой статус в 1941 году, был постоянным спутником.

В 1946 году Березкин предпринял отчаянную попытку легализовать свое положение. Он поехал в Минск, чтобы встретиться с другом Аркадием Кулешовым и «исповедаться». Кулешов ходил просить за него к Пантелеймону Пономаренко, тогдашнему руководителю БССР. Тот, узнав, что Березкин честно воевал, дал добро на восстановление в Союзе писателей.

Березкин счел это полным прощением, но, как показало время, это была лишь отсрочка.

«Ну и на чем же мы остановились?»

Второй арест произошел 19 июля 1949 года в Берлине. Это совпало с разгаром кампании по борьбе с «космополитизмом» и разгромом Еврейского антифашистского комитета.

Березкин проводит прямую параллель между действиями нацистов в 1941 году, которые отбирали для расстрела из толпы беженцев «интеллигентов», так как среди них чаще всего были евреи, и действиями советской власти после победы, которая начала охоту на «космополитов», под которыми подразумевались евреи.

«Только что уничтожили фашизм — и тут же у себя… Сначала нужно было интеллигенцию».

Задержание выглядело буднично: Березкин шел домой, а около подъезда уже ждал «куратор». Все, что успел сделать писатель — расплатиться с домработницей. Его бросили в полный блох подвал, который использовался и при нацистах.

Следователь, майор Нечаев, начал допрос с фразы, которая перечеркнула все годы войны и подвигов: «Ну и на чем же мы остановились 22 июня 1941 года?».

Обвинения звучали абсурдно. Следователи вернулись к делу 1941 года, добавив к «антисоветским разговорам» новый пункт — «побег из-под стражи».

Павялічыць

Тот факт, что Березкин чудом выжил во время расстрела колонны заключенных и присоединился к Красной Армии, трактовался как преступление.

«Черчилль тоже воевал с Гитлером», — парировал следователь на аргументы о фронте.

Следствие велось цинично. От Березкина требовали показания на людей, которые давно погибли на фронте или были расстреляны самим НКВД еще перед войной, как Зелик Аксельрод.

Следователь Нечаев скучал на допросах, считал деньги, но когда нужно было показать служебный азарт, превращался в режиссера.

«Заставлял однажды меня встать на колени, сел легко верхом и говорит:

— Кричи.

Чтобы начальники слышали, что хорошо допрашивает. Подонок».

Из одного лагеря в другой

В камере Березкин встретил людей, для которых разница между нацизмом и сталинизмом была только в форме. Он сидел с немецким коммунистом, который отсидел 11 лет в концлагерях Гитлера, чтобы сразу попасть в тюрьму «освободителей». Сидел с социал-демократом, которого чекисты похитили из Западного Берлина, действуя как бандиты: «Укол в задницу, завернули в ковер, перевезли в Восточный Берлин».

Это приводит автора к горькому философскому выводу, который он называет «камертоном всей войны»:

«Одна сторона нашего государства: мы освобождали немцев от фашизма, дикий парадокс — сами остаемся в том же дерьме».

Павялічыць

«А если война с Америкой, кто победит?»

Следствие в 1949 году проходило на фоне развертывания Холодной войны. Березкин описывает «доверительную» беседу с майором Нечаевым, которая обнажает полную идеологическую пустоту тех, кто должен был защищать советский строй.

— Как ты думаешь, война будет с Америкой? — спрашивал следователь между протоколами.

— По-моему, нет.

— А если будет, кто победит, как думаешь?

— Наши, — осторожно ответил Березкин, понимая, что нельзя поддаваться на провокацию.

— Как по мне — *уя.

Это окончательно убедило узника: перед ним сидят не бывшие идейные чекисты, а «криминальники и психопаты, лгуны, морально развращенные карьеристы, лицемеры, которые ни во что не верят и знают, что ты ни в чем не виноват».

Когда Березкина перевозили из Берлина в Брест, то всем солдатам, приставленным к нему, внушили, что везут важнейшего американского агента. Однажды Березкин сказал лейтенанту:

— Лейтенант, пройдет немного времени, и вы будете очень стыдиться своих действий.

— Почему, американцы придут?

— Почему? Американцы никогда не придут в нашу страну. Просто перестанут мучить невинных людей.

«Спина черная от чернил»

Описывая методы давления, Березкин вспоминает эпизод своего первого ареста.

«Мой первый арест в Минске: знали, что смелостью не отличаюсь, пыток боюсь — держали на конвейере, по морде — этого хватало. Однажды в камеру бросают молодого парня. Он поднимает рубашку — спина черная. Оказалось потом — вымазана чернилами спина, чтобы показать, что со мной будет. Это действовало страшно».

Читая эти строки, понимаешь происхождение пропагандистского нарратива 2020 года. Тогда многих шокировали циничные заявления властей о том, что синие от избиений спины и ноги людей якобы нарисованы краской. Теперь пазл складывается: потомки чекистов хорошо знали «профессиональные секреты» своих предшественников и просто зеркально перенесли этот опыт на своих жертв.

Круг замкнулся в минской тюремной камере

Этапирование в Минск стало замыканием круга. Березкина привели в ту самую камеру, где он сидел в 1941-м. Но одна деталь изменилась.

«Все как тогда, только одна из стен — напротив дверей — изрешечена пулями… сначала черные отверстия на уровне головы человека, сердца, ниже… Там — расстреливали. Только кто расстреливал? Немцы? Наши? Трудно сказать».

Для узника перед этой стеной уже не было разницы, кто нажимал на курок — НКВД или гестапо. Результат был одинаковый. Но Березкина ждал другой судьба — он получил 10 лет лагерей.

• 3
• 0
• 0
• 0
• 10
• 11
• 5
• 1