Политзаключенный рассказал, как обычные уголовники объявили голодовку, чтобы улучшить условия содержания политических
Иван* получил два года заключения по политической статье. После выхода на свободу он захотел поделиться с «Нашай Нівай» проявлениями солидарности с абсолютно разных сторон, с которыми сталкивался в заключении и которые поддерживали его.
Иллюстративное фото
«На свободе я прочитал много статей о тюрьме, они были полны безысходности — репрессии, пытки 24/7, ШИЗО… Да, все это имеет место, безусловно, и этому нет оправдания. Я не хочу обелять систему, просто хочу поделиться хорошими моментами, которые там тоже случались, чтобы поддержать родственников политзаключенных и, может, кого-то еще. Эти разные уровни солидарности помогали выживать в условиях действующего режима».
*Имя изменено по просьбе героя в целях безопасности. По той же причине мы не называем конкретные статьи, локации и персоналии.
Солидарность со стороны администрации
Иван говорит, что так или иначе и в ИВС, и в СИЗО, и в колонии натыкался на адекватных сотрудников, которые, видя его адекватность, могли пойти на определенные уступки.
«В 2020 году я получил первые сутки. Тогда еще пропускали передачи, а тут мне не передали нарды. А у меня распечатка была с собой с правилами содержания в ИВС, я начал свои права качать. И вот во время проверки мы стоим все в коридоре, а меня отдельно в камеру заводят и человек в звании майора начинает передо мной оправдываться: «Извиняемся за нарды, но там металлические заклепки, металл мы пропустить не можем». Я очень удивился, что офицер перед осужденным по административке оправдывается».
В 2020-м сутки могли проходить еще более-менее лайтово (особенно в регионах). Но и в 2021-м Иван также столкнулся с неожиданным отношением к себе.
«Я попал в камеру к бытовым, а не политическим тогда. Там были книги, я их быстро читаю — мог две-три за день проглотить. И вот я прочитал, что было, и прошу поменять конвоира на новые. А мне такие: «Так сходи в библиотеку!» И меня вывели в библиотеку ИВС, я там минут пять выбирал книги.
Зная, что я страраюсь разговаривать по-белорусски, мне еще и подсказали: «Тут даже есть книги на белорусском!» Позже, в колонии, сам начальник отвечал мне иногда по-белорусски — не знаю, в шутку или всерьез. А дежурный по колонии однажды поделился со мной, что по вечерам читает своей дочери белорусскоязычные сказки. Мол, он хоть сам русский и по-белорусски не разговаривает, но изучает с ребенком белорусский, потому что понимает, это «надо».
В СИЗО Иван как «склонный к экстремистской деятельности» должен был всегда передвигаться за пределами камеры в наручниках. Но, как он говорит, некоторые смены позволяли оставаться без них.
За решеткой запрещали общаться с политическими, делиться вещами или едой — за это можно отправиться в ШИЗО. Но на некоторые моменты могли закрывать глаза.
«В СИЗО в камере восемь человек на 16 квадратов — невозможно не поделиться едой. Ты не будешь сидеть один там и есть все, что тебе принесли. Особенно если тебе максимально помогают, а кому-нибудь — совсем нет».
В колонии же такие послабления наблюдались в делах гигиены.
«Баня у нас была раз в неделю, но четыре дня в неделю ты работаешь физически в цеху. И независимо от того, есть ли у тебя сменная роба, если ты будешь мыться только раз в неделю, тебе потом и сами соседи предъявят за запах от тебя. По правилам ты не можешь находиться без одежды у умывальников. Если это увидит дежурный, он может оформить нарушение (особенно если ты политический)». Но за мое время в колонии и в СИЗО, когда там было жарко, душно, такого не случилось. Потому что там тоже понимают по-мужски, что это элементарная гигиена, и включают определенную адекватность».
Солидарность между заключенными
В колонии Ивану очень помогла поддержка со стороны заключенных в первый месяц, когда еще не понимаешь всех правил игры.
«Сначала ты попадаешь в колонию на карантин на недели две, потом тебя распределяют по отрядам. И аккурат где-то месяц тебе слова плохого не скажут, если ты ошибешься в каких-то вещах. Просто аккуратно подойдут и объяснят типа: «Чувак, ну там то, ну это — постирай носки, ты забыл». Бригадир, который работает на администрацию (так называемый козел), тоже, если что, подзовет к себе: «Ты здесь человек новый, претензий к тебе нет, но больше так не делай».
За контакт с политическим любого заключенного могут отправить в ШИЗО, но многие идут на это осознанно, без страха наказания (сам Иван четыре раза оказывался в ШИЗО — два раза из них за попытки разговаривать по-белорусски).
«Мотивация у всех разная. Кто-то сидит уже двадцать лет и просто хочет пообщаться с новеньким с воли. Все же с политическими интереснее общаться — они, как правило, более эрудированы. Плюс политзаключенным в основном хорошо помогают, а в колонии много людей, которые вообще не получают ни передач, ни переводов. Поэтому, конечно, выгоднее дружить с политзаключенным: у него можно перехватить чай, кофе, сигарету. Но это точно не только ради выгоды.
С одним мужчиной, который сидит еще с нулевых, я часто играл в шахматы. Однажды я спросил его: «Послушай, уважаемый, а ты не боишься, что у тебя могут быть проблемы из-за того, что ты со мной общаешься?». На что он ответил: «Мне все равно. Ты адекватный человек, погнали в шахматы». Также уголовники изредка приглашали меня на свой день рождения на тортик».
Самое же яркое проявление солидарности во время заключения Ивана произошло во время отбытия суток.
«За пару дней до окончания моей очередной административки, нас, политических, переселили в камеру к осужденным за бытовуху. Мы познакомились и говорим им: «Ребята, сейчас у вас начнется веселуха. Матрасы свернете, книжки заберут, свет ночью не будет вырубаться». Они не поверили, но ровненько в тот момент раздалась команда свернуть матрасы.
Во время утренней проверки сокамерник с очень богатым криминальным прошлым начал выяснять у администрации, в чем проблема, есть же условия содержания, мы все сидим по КоАП. Разговор пошел на повышенных тонах, и тогда нас всех выгнали из камеры, поставили на жесткую растяжку. Один человек упал, его сразу начали избивать дубинками. А того, который задал вопрос, оставили в камере и жестко избивали его впятером. Наша камера превратилась в помойку — все, что можно, поломалось, раскидалось, на вещи вылили ведро воды. Но как только мы зашли в камеру назад, тот мужчина построил всех бытовых и приказал им писать заявления на голодовку. Политическим же сказал:
«Это наша война, вы не участвуете». Получилась борьба с администрацией за свои права — то, что в Беларуси ломали с середины 90-х, и, казалось бы, сломали окончательно. А тут такая солидарность! К сожалению, ни к чему она не привела».
Иван отмечает, что так или иначе всегда приходилось быть начеку, потому что иногда солидарность могла быть и показушной.
«Ты никогда не знаешь, кто из тех, с кем ты коммуницируешь, работает на администрацию. Со мной такого не случилось, но бывали моменты, когда других сдавали просто за разговоры. Или был случай, как мужики несколько лет прожили на одних нарах — один сверху, другой — снизу. И потом один из них попросил у соседа конфет, тот дал. Через час за ним, политическим, пришли и отправили в ШИЗО».
Солидарность от незнакомцев
Конечно, важной частью поддержки за решеткой были письма и передачи от незнакомых, неравнодушных людей, пока они доходили.
«В СИЗО мне присылали много денежных переводов и передач (в том числе незнакомые мне люди). И с одной стороны это было хорошо, я всем, кто поддерживает заключенных, очень благодарен. Но с другой стороны я понимал, что вот договорился с мамой, что она завтра принесет то, что нужно, а у меня уже выбрался лимит на передачи. И то, что реально нужно, придется ждать еще недели две».
Иллюстративное фото
Иван продолжает:
«Что касается писем, в колонии у меня был почти полный запрет на переписку даже с родными. Получалось только отсылать их. В СИЗО же не пропускали письма даже от матери, только от брата. Я в колонии напрямую спросил оперативника, что мне сделать, чтобы вы пропустили письмо от матери — вскрыть вены? Прыгнуть из окна? В итоге во время одного звонка я просто попросил мать, чтобы мне никто не писал, чтобы не подставлялись».
Солидарность земляков
Если в СИЗО, куда заселяют в основном по месту жительства, земляков встретить проще, то в колониях собираются люди со всей Беларуси и нужно уже поискать своего.
«Ты выходишь на жилую зону, и прежде всего должен найти хоть кого-то из своего региона. Необязательно из города, хотя бы из области. И независимо — политический или не политический — земляки будут друг другу помогать по умолчанию. Это невероятно круто работает!
В первую неделю, пока я не попал на отоварку, мой земляк предложил: «Только скажи, что нужно, мы это все организуем, пока ты не купишь». А в колонии вещь необходимая в первую очередь — это ведро, чтобы мыться, и кипятильник. Ну и, естественно, с земляками можно пообщаться о родных местах, вспомнить, может, общих знакомых, знаковые региональные события — эти ностальгические воспоминания объединяют».
Иллюстративное фото
Солидарность между политзаключенными
Хорошие отношения между осужденными по политическим статьям Иван называет «чем-то само собой разумеющимся».
«Каких бы вы ни были взглядов, как бы вы ни были неприятны друг другу… Будем искренними, среди политических абсолютно разные ребята есть, по их категориям можно делать вывод о том, насколько широким получился протест. С нами сидел мужчина, который заехал в милицию, потому что пьяный буянил с женой, но в участке высказал все, что думает о Лукашенко — получил год за его оскорбление, стал политическим».
Как одно из проявлений помощи Иван описывает спасение запасной робой.
«После обязательной работы так или иначе будешь вонять, надо переодеваться. Но где взять дополнительную одежду? Надо покупать за сигареты или другие вещи. Или вещи тебе могут передать земляки, политзаключенные. А ты в свою очередь потом передашь их другому, кто будет нуждаться».
Также близкие по взглядам люди помогают удовлетворить информационную жажду.
«Одному родственник рассказал эти новости, к другому приходил следователь — сообщил другое. Все эти крупинки инфы передаются друг другу, чтобы лучше понимать, что происходит вокруг».
Солидарность с политзаключенными не прекращается и после освобождения.
«Я общаюсь со многими, кто сидел со мной в СИЗО или колонии, с кем мы завязали там хорошие, доверительные отношения. Тем же, кто остается в неволе, стараюсь помогать через их родителей, родственников, знакомых. Таких, к сожалению, еще очень много».
Иллюстративное фото