Экс-политзаключенный открыл сбор на себя — другие политзаключенные возмущены и говорят, что он стукач и мошенник
«Байсол» собирает деньги для Дмитрия Буневича, бывшего политического заключенного и фигуранта брестского «хороводного» дела. Другие политзаключенные, которые знали Буневича по колонии, возмутились — говорят, что этому человеку верить нельзя. «Наша Ніва» попыталась разобраться в неоднозначной истории.
Что говорят о Буневиче другие политзаключенные
Дмитрию Буневичу 32 года, он родом из Бреста. В марте 2021-го парень был осужден по народной статье 342 Уголовного кодекса за участие в протестах в 2020-м. Парень стал одним из фигурантов печально известного хороводного дела, по которому за решетку отправились десятки брестчан.
Самого Буневича приговорили к 1 году и 8 месяцам заключения, он отбывал наказание в могилевской колонии №15. В тексте сбора на «Байсоле» сказано, что Дмитрий во время срока провел много времени в штрафном изоляторе, а позже получил еще и продление срока по статье 411 за «неподчинение администрации».
За решеткой Дмитрий якобы сильно испортил здоровье. В тексте сбора сказано, что мужчине удалили селезенку — мол, его избили сотрудники колонии, и из-за этого орган пришлось удалить. Там же есть свидетельства, что Буневич якобы живет с астматическим бронхитом и постоянной одышкой, имеет проблемы с сердцем.
Один из политзаключенных, который отбывал срок в одном отряде с Буневичем, так возмутился фактом сбора, что написал о Дмитрии большой пост в фейсбуке. Там он указывает, что Дмитрий отбывал наказание не только по политике, но и по статье 209 — за мошенничество. Несколько других бывших политзаключенных подтвердили «Нашай Ніве», что видели эту статью на бирке, пришитой к робе Буневича.
Дмитрий, по словам бывшего соседа, не оставил это мошенничество и в заключении. Автор того сообщения упоминает, как Буневич массово занимал у других заключенных сигареты, то есть тюремную валюту, и не отдавал их. У политзаключенных не было возможности потребовать назад свои вещи, так как в колонии вообще запрещено чем-то делиться, и за то, что они давали Буневичу сигареты, их могли наказать.
Но политзаключенный, который написал о Дмитрии пост, обвиняет его и в доносах. По его словам, Буневич во время срока постоянно ходил к администрации колонии, чтобы рассказывать, что происходит в отряде.
«Наша Ніва» поговорила с некоторыми другими политзаключенными, которые встречались с Дмитрием Буневичем в колонии №15 — они подтверждают, что он сотрудничал с администрацией. И рассказывают много других деталей о том, каким был срок брестчанина в колонии.
Заключенный, который был в одном отряде с Дмитрием, вспоминает, как его впервые встретил:
«Он сразу открестился от нас, бчбшников — мол, я вообще не по этим делам, мне просто дали желтую бирку, у меня другая статья. А статья у него на самом деле была другая — мошенничество, небольшой срок.
По его рассказам, его мошенничество было в том, что он, сварщик, взялся за работу, которую не мог своевременно выполнить. А не мог он это сделать, так как, по его словам, у него были проблемы с алкоголем».
Заключенные рассказывают, что Дмитрий открыто говорил о своих связях с администрацией колонии. Например, признавался о выданном устройстве для подслушивания, чтобы он мог добыть полезную для сотрудников информацию из среды заключенных:
«Все такие действия сразу вызывают подозрения [у политзаключенных]. Чтобы экстремисту доверили такую аппаратуру, чтобы он имел хорошие связи с администрацией — это очень странно. Ни у кого из политзаключенных это не получалось, да никто и не хотел так сотрудничать. А этот человек этого не стеснялся. Неоднократно замечали, что он ходит в штаб».
Другой знакомый Буневича добавляет деталей к его портрету:
«Это человек, который работал на ментов. Он дружил с активистами, не ходил на работу. Сами понимаете, что нужно делать, чтобы не ходить на работу, если ты политзаключенный.
Это человек, который публично предлагал помочь ментам отремонтировать помещение отряда, сбрасывать им по 50-100 рублей. Он публично встречался с оперативниками на аллее и ходил по зоне — когда остальные не могли даже выйти с территории своего сектора и переговорить с человеком на другом секторе.
Сразу после того, как меня перевели в седьмой отряд, его перевели туда же. Специально, чтобы он за мной следил. Он спал напротив меня и наблюдал за всеми моими переговорами. Если кто-то попадает в отряд и я, например, даю ему мыло, потому что человек только с карантина, или кого-то подкармливаю — меня за это сажали в ШИЗО.
Именно Буневич делал эти грязные вещи. Он носил эту информацию активистам, а те бегали к ментам. Да и сам он бегал. Просто ему, так понимаю, было все же немного стыдно бегать, так он старался это скрывать».
И это не единственный заключенный, который, как утверждается, через Дмитрия попал в ШИЗО. Рассказывают, что у другого заключенного Буневич просил кофе или что-то сладкое, а когда не получил, донес оперативникам, что у заключенного есть запрещенный предмет — речь не о чем-то опасном, а всего только о кухонном инвентаре. Тем не менее заключенный получил семь суток ШИЗО.
Есть и еще одна история о Дмитрии, которую нам подтвердили сразу несколько бывших политзаключенных. В столовой он спровоцировал другого политзаключенного — насыпал ему за воротник крошки от хлеба. Тот заключенный очень возмутился, за что и получил вызов к оперативнику.
Буневич присутствовал во время той встречи с оперативником как свидетель. На ней тому политзаключенному сильно досталось — даже угрожали переводом в низкий статус. Закончилось все тем, что тот политзаключенный на 10 дней оказался в ШИЗО.
Буневич якобы должен был выйти на свободу в конце 2022-го, но весной 2023-го стало известно, что ему продлили срок. Почему это произошло, точно неизвестно. Инициатива Dissidentby ранее сообщала, что парня осудили по статье 411 — «злостное неповиновение администрации колонии». Оттуда эта информация перешла на сайт правозащитников «Вясны», а от них — в сбор «Байсола». О такой же статье Буневич рассказал и «Нашай Ніве».
Но действительно ли Буневич получил ту 411 статью? Заключенные, которые знали Дмитрия по колонии, говорят, что в 2023-м не замечали никаких перемен в том, как он отбывал свой срок. А если человеку на самом деле вменяют эту статью, то переводят на другие условия содержания — в колонии для рецидивистов.
Несколько дней назад и «Вясна», и Dissidentby убрали со своих ресурсов информацию о том, что Дмитрий был осужден по статье 411.
Буневич: Меня больше тянуло к воровской романтике
Дмитрий ответил на вопросы «Нашай Нівы» в связи с полемикой вокруг его имени.
Прежде всего, Буневич отрицает, что сотрудничал с администрацией колонии — мол, в 2021-м ему это на самом деле предлагали, но он отказался, а оперативник пустил по колонии сплетню, что парень все же сотрудничает.
Дмитрий говорит, что начальник колонии с первой встречи был сильно настроен против него, потому что Буневич имеет и экстремистскую статью, и статью за мошенничество, а тогдашний начальник ненавидел и мошенников, и «экстремистов».
В одном из отрядов Буневич познакомился с заключенными, которые сидели за убийство и имели сроки 15-25 лет. Здесь нужно отметить, что такой срок предусматривает часть 2 статьи 139 («Убийство») — то есть это убийство двух и более человек или убийство с отягчающими обстоятельствами. Сотрудники якобы требовали от него, чтобы он доносил, что происходит среди них, но Буневич уверяет, что отказывался и попадал за это в ШИЗО.
Брестчанин отмечает, что его непричастность к доносам якобы подтвердили и «блатные» из колонии №15, и приводит несколько кличек таких «блатных», с которыми много коммуницировал за решеткой. Мы спросили о них у других политзаключенных той колонии — они говорят, что большинство из тех собеседников Дмитрия активно сотрудничали с администрацией колонии, потому что несколько лет провели в тюрьме и поэтому были очень мотивированы любым образом остаться в колонии в более мягких условиях.
Буневич говорит, что дружба с заключенными, которые сидят за тяжкие преступления, обернулась против него. Один из них, по его словам, попросил парня сделать нож и принести его с промзоны на основную территорию колонии, где Буневича вместе с ножом задержали сотрудники. Ему якобы пытались приписать еще два ножа, но Дмитрий с этим не согласился, за что его избили.
Дальше, рассказывает Буневич, из-за последствий избиения он получил разрыв селезенки. Орган ему удалили, но оформили это так, как будто бы он упал. А потом дали на подпись документы, что он сам упал и что он вообще напал на сотрудника в камере. Дмитрий говорит, что из-за этого ему потом добавили срок. Это на самом деле могло бы быть. Но в таком случае парень, скорее всего, должен был бы оказаться в другой колонии, чего с ним не произошло.
В штаб Дмитрия на самом деле вызывали часто, как и говорят другие заключенные. По его словам, основания для этого — разговоры с психологом или оперативником, который давил на него и угрожал наказать за разные мелочи. Историю с диктофоном Буневич называет чушью, которую кто-то придумал.
Парень говорит, что не доносил сотрудникам на других политзаключенных и не устраивал конфликты с ними:
«Если кому-то из тех, кто со мной сидел, не по себе от того, что я вел себя не так, как они — ходил в гости к осужденным по другим статьям, не боялся, что закроют [в ШИЗО], ходил на промзоне туда-сюда, так это исключительно выбор каждого.
Меня больше тянуло к воровской романтике. Я там себе и тату наколол, и разные штуки в тело поставил, и много всего другого».
Что касается истории с другим заключенным и крошками хлеба, Буневич говорит, что это сделал не он, а его просто втянули в конфликт, и из-за этого сотрудники лишили его посылки.
Парень также говорит, что за решеткой провел много времени в ШИЗО и ПКТ. Некоторые заключенные вспоминают, что в ШИЗО Дмитрий на самом деле попадал, и не единожды.
Еще одна загадка — то, почему Дмитрию на самом деле продлили срок и когда он все же вышел на свободу. Он не смог показать «Нашай Ніве» ни документы по дополнительному сроку, ни документы о своих проблемах со здоровьем. Мол, ему не позволили вывезти эти бумаги из колонии — что выглядит маловероятным, решение суда никто не отбирает у заключенного.
Стрижак: Мы работаем по стандартам
«Наша Ніва» попросила руководителя «Байсола» Андрея Стрижака прокомментировать ситуацию со сбором на Буневича.
Стрижак обращает внимание, что Дмитрий признан политзаключенным: есть дело на него, заведенное по политической статье 342, по этому делу его осудили. Значит, Буневич попадает под мандат «Байсола», и фонд должен ему помочь.
Но ситуация Буневича сложнее, и в «Байсоле» это понимают:
«Другое дело — то, как он сидел и какой у него был бэкграунд до начала политического дела. Здесь появляется морально-этическая дилемма: должны ли мы помогать жертвам репрессий и пыток, если у них был более сложный бэкграунд?
В «Байсоле» мы решили, что если у человека есть какие-то дополнительные статьи, которые не являются политическими, это не должно автоматически вызывать отказ в помощи».
В 2020-м к протестам присоединилось много людей с разным жизненным опытом, говорит Стрижак, и на сегодня среди политзаключенных есть очень разные люди:
«Среди политзаключенных есть столько же людей с некорректным поведением, как и во всем обществе. Это срез всего нашего общества. В политзаключенные попадали все, потому что все выходили и протестовали».
Тем не менее «Байсол» несколько раз отказывал в помощи — это случалось тогда, когда у претендента на нее за плечами были уголовные статьи насильственного характера вроде убийства.
Ответил Стрижак и на вопрос о претензиях других политзаключенных. Такая ситуация, когда бывшие политзаключенные жалуются друг на друга, у «Байсола» далеко не первая:
«Если мы в каком-то случае решаем отказать человеку, потому что он был стукачом или что-то еще, то во всех других случаях, когда у нас может возникнуть потенциальный конфликт между политзаключенными, мы попадаем в очень сложную ситуацию, в которой нам придется делать произвольные решения. А в той структуре, где я работаю и руководителем которой являюсь, мы работаем по стандартам.
Понятно, что стандарты могут меняться. Но на сегодня у меня нет ответа на то, как отличить персональный конфликт между политзаключенными от ситуации, когда человек реально участвовал в прессинге других политзаключенных».
Стрижак рассуждает, что если информация о Буневиче станет известна, люди смогут сами принять решение, помогать ли ему. Однако руководитель фонда не видит причин закрывать сбор Буневичу.
«Очень сложно выработать такую систему, в которой ты будешь верифицировать абсолютно каждого политзаключенного так, чтобы взвешивать показания политзаключенных друг на друга. Потому что тогда мы будем открывать наши сборы раз в год и не сможем помогать людям.
Даже если у нас проскакивает один спорный сбор, но при этом есть десятки сборов, которые быстро закрываются, и люди получают помощь, я, пожалуй, буду готов и дальше отвечать на неловкие вопросы от журналистов или общества, но оставлю эту систему эффективной».
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ
Комментарии