Бывший политзаключённый Шафаренко: Не трогать наших родных — одно из условий соглашения с американцами
Яков Шафаренко не из тех политзаключенных, чьи имена на слуху. Его портрет не носила с собой Светлана Тихановская, его фотографию не вывешивали на стендах Европарламента. Он — один из тех десятков тысяч задержанных после августа 2020 года и один из тех тысяч, кто провел за решеткой почти пять лет — «за нашу и вашу свободу». «Белсат» поговорил с этим обычным человеком, который верил, надеялся, выдержал и не сломался.
«Узнаешь себя?»
В 2020‑м Якову было всего 20 лет. 9 августа он пришел голосовать на свой участок в Бресте: у входа волонтеры считали людей с белыми ленточками или браслетами — таких было явное большинство. Вечером он увидел вывешенные «предварительные результаты» с 80% за власть и почувствовал себя обманутым. Вместе с девушкой пошел в центр, но, увидев задержания, молодые люди ушли.
На следующий день он вернулся уже с другом — и понял, что он не в центре своего родного и любимого Бреста, а в зоне боевых действий. Силовики бросали светошумовые гранаты и стреляли, устраивали «сафари», охотясь на одиночек и небольшие группы. Люди взялись за булыжник, мусорные баки и скамейки — не для атаки, а чтобы остановить технику и выиграть время: дать раненым уйти и самим разойтись по дворам.
— От ваших действий пострадали силовики?
— Нет. Я бросил несколько осколков булыжника на проезжую часть, где никого не было. До кордона было больше 50 метров — я физически не мог докинуть. Целью было остановить продвижение техники, а не ранить кого-то.
Ту ночь Яков запомнил на всю жизнь. А силовики — зафиксировали.
В декабре задержали Стаса — друга, с кем Яков вышел в центр 10 августа. Через пару дней задержали и его самого.
— На третий день в ИВС зашли трое в штатском, завели в кабинет. Один открыл ноутбук, включили запись с протестов: с трех метров крупным планом, как я замахиваюсь. Спросили: «Узнаешь себя?» И сразу: «Пиши». Никакого адвоката. Дали лист и ручку — я написал объяснение, они забрали, ни протокола, ни копии мне не дали. Вернули в камеру, а еще через трое суток перевезли в СИЗО.
На Якова завели уголовное дело. 8 ноября 2021 года суд признал его виновным по ч. 2 ст. 293 УК («Участие в массовых беспорядках») и назначил 5,5 года лишения свободы в колонии усиленного режима.
— Вы ожидали, что вам дадут пять с половиной лет?
— В самом начале многие вообще не верили, что нас посадят: думали, максимум — штраф, «химия» или домашний арест. К концу лета 2021‑го мы рассчитывали на то, что справедливость восторжествует. Но когда по нашему «брестскому делу» пошли первые приговоры, то я стал ориентироваться на «от четырех и выше». Так что да, я был морально готов.
Шкловская исправительная колония: «ломка» на карантине и «прокаженные» политзаключенные
Отбывать наказание Якова отправили в ИК № 17 в Шклове. Но сначала ему пришлось пройти «курс молодого заключенного» — карантин, две недели «ломки» для новеньких. Новоприбывших ставят в шеренги, гоняют по командам, отрабатывают обращения и ответы хором.
— Это как?
— Ставят в строй, начальник выходит: «Здравствуйте, граждане осужденные». Все отвечают: «Здравствуйте, гражданин начальник». Далее — поворот, доклад, «вопросов нет, гражданин начальник» — и по кругу, следующий заключенный. Включают телевизор и микрофон — приходилось петь гимн, как в караоке. Смысл простой: показать, как «здесь все устроено», и отбить желание задавать вопросы.
Быт в колонии выглядел приемлемо: в отрядах — ремонт, телевизоры, понятный распорядок. Но особенное отношение к «политическим»: «не поздоровался», «разговаривал в строю», «не так ответил». Особенные и условия: книг не выдают, в церковь и спортзал нельзя. Переписка — только с близкими родственниками, свиданий практически нет (у Якова была всего одна встреча с матерью в начале срока). В некоторых отрядах «политическим» запрещали пользоваться чайниками и телевизорами, в то время как у обычных заключенных таких ограничений не было.
— Относились как к прокаженным. Но на всю черную работу — мы первые. И любое мелкое «нарушение» — сразу рапорт и изолятор.
Яков в колонии семь раз побывал в ШИЗО, в общей сложности провел там 70 дней. Один раз — зимой, с открытой форточкой в 20‑градусный мороз. Он обморозил ноги, и с тех пор каждое похолодание напоминает ему об этом покалыванием в конечностях.
— Кем вы работали в колонии?
— Летом мы лили брусчатку из цемента — это сезонная работа: конец весны, лето и начало осени. В остальное время нас переводили в деревообрабатывающий цех: собирали ящики под боеприпасы — под снаряды, противопехотные мины, поддоны, шпульки под кабельные барабаны.
Один год занимались неквалифицированной работой: разбирали кабели — отдельно металл, медь или алюминий, отдельно свинцовые оболочки, отдельно изоляцию. Плюс была «вторая смена» после основной работы: носили стройматериалы, зимой убирали снег и лед, в теплое время работали на «каменоломнях» — дробили старый асфальт с объектов колонии и бракованный кирпич после ремонтов. Формально это были работы по благоустройству, и они были на добровольных началах. Но за отказ в них участвовать отправляли в ШИЗО.
Пытка надеждой и влияние «российской олигархии»
— Вам предлагали написать прошение о помиловании?
— Да. Приехал прокурор, со мной провели беседу и положили лист с шаблоном: «поддался влиянию экстремистских телеграм-каналов, прошу Александра Лукашенко помиловать…» Я им говорю: когда меня забрали, то и каналов таких не было. «Ну тогда пиши «поддался эффекту толпы». Я подписал прошение 25 июля 2024 года.
И началась пытка надеждой. Кого-то, кто написал помилование, выпускали. Якова — нет.
— Видишь, как ребята собирают вещи и выходят, а ты остаешься. В какой-то момент я «перегорел». Просто смирился с тем, что отсижу свой срок до конца.
Ему оставалось всего три месяца до конца срока, когда его «освободили» и выдворили в Литву.
— Были ли какие-то «звоночки» перед сентябрем 2025 года?
— Был целый звон — депутат Игорь Марзалюк. Он приезжал к нам в колонию раз в год и читал лекции о том, что во всем виноват коллективный Запад, что «экстремисты — враги народа» и нет нам прощения. А в августе этого года его риторика изменилась. В событиях 2020‑го он почему-то обвинил «российскую олигархию». Сказал, что Америка не имела к этому никакого отношения, потому что тогда президентом США был Дональд Трамп. И только когда к власти пришел Джо Байден, ситуация изменилась. А закончил он свое выступление посылом, что «надо уметь прощать».
Яков вспоминает, что 10 сентября на производстве к нему подошел комендант и приказал срочно явиться на пункт пропуска между жилой и промышленной зонами. Молодой человек подумал, что его в очередной раз отправят в ШИЗО или ПКТ. Но его вместе с вещами отправили в карантин — там у него все конфисковали, оставили только спортивные штаны, майку, кроссовки, часы, бритву и несколько фотографий. Вместе с ним в камере карантина было еще шесть человек — политзаключенные и несколько иностранцев.
— В ночь на 11 сентября я вообще не смог заснуть — всю ночь провел в ожидании и неизвестности.
Утром группу вывели к шлюзу промзоны. Люди в штатском, в масках и с оружием посадили группу в микроавтобус без номеров, вопросы приказали не задавать. В районе «Каменного Лога» всех по одному пересадили в большие автобусы, которые двинулись к границе.
На литовской стороне в салон зашел мужчина преклонного возраста [это был Джон Коул. — Прим. ред.] с переводчиком и сказал: «Вы свободны».
«Проснулся в шесть и боялся открыть глаза»
В Вильнюсе Якова и еще нескольких политзаключенных поселили в апарт-отель.
— Когда вы поняли, что вы свободны?
— На следующий день. 12 сентября я проснулся по расписанию в шесть утра. Несколько секунд боялся открыть глаза — вдруг снова увижу нары. Открыл — тишина, обычный потолок, никакого «подъем, стройся». Подошел к окну и посмотрел на улицу: люди идут, кто-то выгуливает собаку, ездят автомобили. И я повалился на кровать и еще несколько минут просто лежал и осознавал, что я на свободе, что пять лет ада закончились.
В то же утро гуманитарная организация выдала Якову и другим телефоны, базовый комплект одежды. Вскоре его отправили в литовский санаторий на девять дней — прийти в себя после колонии.
— Как вам еще помогают?
— Нам помогают оформлять документы в Департаменте миграции. Также нам оплачивают нам жилье. Белорусский дом прав человека выдал разовую выплату 500 евро, они также обещают покрыть два месяца долгосрочной аренды квартиры. BYSOL выдал две тысячи евро из тех средств, что собирали на помощь политзаключенным.
Но не менее важна помощь, которую Якову оказывает закрепленная за ним ментор Светлана: от бытовых вопросов и повседневных дел до обычного человеческого: вместе сходить в музей, подобрать одежду и заехать на ужин к ее семье. Она также передала ему ноутбук — за ним Яков проводит почти все свободное время, пытаясь разобраться, как все изменилось за пять лет.
— Она как мама, — застенчиво говорит Яков.
Сейчас он занимается здоровьем: в колонии у молодого здорового человека выпали три зуба, а тяжелая физическая работа вызвала грыжу.
Новая точка отсчета
— Кто у вас остался в Беларуси?
— Мама, отчим. Надеюсь сделать им визы, чтобы они могли со мной встретиться.
— Вы не боитесь какого-то давления со стороны властей Беларуси в их адрес?
— Американцы попросили сразу же сообщать о таких сигналах. Говорят, не трогать наших родных — одно из условий сделки.
— А ваша девушка?
— Когда я понял, что мне дадут большой срок, я написал ей тяжелое письмо, в котором разорвал отношения. Она не захотела смириться — приходила к моим родным, писала, посещала судебные заседания. Но я понимал, что это тюрьма для обоих — только я буду отбывать срок в колонии, а она такой же мой срок — привязанной ко мне на свободе. Поэтому…
— Какие у вас планы на ближайшее будущее?
— Пойти работать. Рассматриваю разные варианты: возможно, таксистом, есть предложения пойти на деревообрабатывающее производство, приглашали также в компанию, которая восстанавливает ноутбуки и компьютеры.
Но для этого, рассудительно говорит парень, нужно для начала легализоваться в Литве и получить все необходимые документы. Он также думает об образовании.
— Мне 25, высшего образования нет. Хочу учиться. Пока не знаю, какую специальность хочу получить и в какой вуз пойти — мне все интересно: и автомобили, и компьютеры. Но учиться точно буду.
— Есть ощущение, что все начинается с нуля?
— Да, но здесь старт лучше, чем в Беларуси. Там меня ждали бы годы надзора до погашения судимости и клеймо экстремиста — с таким вряд ли найдешь нормальную работу.
— При каких обстоятельствах вернетесь в Беларусь?
— При смене власти и курса — в западном направлении.
— Если бы вас сейчас услышали люди, которые остаются за решеткой, что бы вы им сказали?
— Держаться. Не давайте себя сломать. Не верьте, что «никому не нужны» — на воле вас помнят и ждут.
Дедок объяснил, почему освободили именно тех политзаключенных, кого освободили
Максим Винярский: Смешно слышать, что протесты 2020‑го произошли спонтанно
Евгений Афнагель: Пять лет тюрьмы того стоили, потому что я видел Беларусь свободной
«Я не собирался садиться в тюрьму». Бывший спасатель провел 4,5 года в колонии из-за двух брошенных бутылок и горсти песка
«Людей заставляли думать, что ничего никогда не изменится». Кто такой антикоммунист Ласло Краснахоркаи, получивший Нобелевскую премию по литературе?99
Комментарии