«В новом мире нет места для демократической Беларуси — разве что мы его сами придумаем». Астапеня и Крук рассуждают о будущем Беларуси
Основатель «Центра новых идей» Рыгор Астапеня и научный сотрудник центра экономических исследований Beroc Дмитрий Крук в колонке для обновленного сайта «Банка идей» порассуждали о будущем Беларуси и влиянии на нее интеллектуального дискурса.
Пять лет назад концепция «Новой Беларуси» значительной частью общества воспринималась как достижимая цель. Позже она превратилась в мечту, которая постепенно меркла — и вот где мы сейчас: вероятность того, что под общественным давлением Беларусь вскоре встанет на путь демократизации, чрезвычайно мала.
Проблема не только в поражении 2020 года. Изменился мир — точнее, изменились наши соседи и наши отношения с ними. Изменились и мы — состояние общества и расстановка сил внутри Беларуси. Вопросы, которые мы задавали себе, чтобы наполнить образ демократической Беларуси, уже утратили актуальность.
На пространстве, по которому приходится двигаться нам и Беларуси, произошли и продолжают происходить тектонические сдвиги. В этой статье мы стремимся не только показать их, но и сформулировать вопросы, над которыми нам следует задуматься в новую эпоху.
Другой Запад
Наше поколение привыкло воспринимать Запад как постоянную величину: он всегда гордился демократией и продвигал рыночную экономику.
В новом же мире наблюдается идеологический кризис демократии. Демократические стремления в странах второго и третьего мира перестают вызывать широкое эмоциональное восхищение. Белорусская попытка демократической революции в 2020 году, возможно, была последней на долгое время, когда моральная поддержка в свободном мире была широко распространённой.
Сегодня, скорее, приходится ожидать реакцию вроде: «странные люди, борются за то, что у нас самих уже плохо работает». Свободный мир вряд ли хочет поддерживать распространение демократии извне — по крайней мере до тех пор, пока не обновит демократию у себя. На этом фоне пространство гуманизма и эмоциональности, в котором раньше действовали продемократические акторы Беларуси, сжимается.
Так должна ли демократия оставаться главным флагом белорусских демократических сил? Стоит ли по-прежнему делать ставку на эмоции и формировать запрос на солидарность? Или в основу следует положить холодный расчёт, который позволит перейти в «мир сделок»? Если да, то как туда перейти и что должно быть объектом таких сделок?
Ценностный и идеологический кризис демократии способствует наступлению эры нового меркантилизма с доминирующей установкой на технологический национализм.
Гиперглобализация и либеральный техноглобализм должны были обеспечить устойчивый и инклюзивный рост (рост в пользу бедных). Но за последние 15 лет и то, и другое дало сбой. После Великой рецессии рост, особенно в развитых странах, значительно замедлился и перестал быть устойчивым.
Изменилась и ситуация с неравенством. Межстрановое неравенство по инерции сокращается (но не всегда и не везде), однако темпы этого сокращения заметно снизились. И это плохой сценарий как для богатых стран, так и для бедных. Первые — особенно их средний класс — видят в продолжающейся конвергенции угрозу для себя. Для вторых замедление конвергенции свидетельствует о том, что догнать развитые страны без изменения базовых правил игры практически невозможно.
Кроме того, существенно возросло внутристрановое неравенство. Во всём мире становится очевидным существование класса супербогатых, который всё больше стремится лоббировать не только экономические, но и политические интересы. Всё чаще звучат термины «аристократия 2.0» или «новая олигархия».
На этом фоне возрос спрос на изменение глобальных правил. Очевидной становится доминирующая парадигма технологического национализма, что, вероятно, формирует эру нового меркантилизма. Во многих крупных странах — Китай, Россия, Индия, Иран — эта программа в значительной степени уже стала мейнстримом. Приход к власти Дональда Трампа в США, скорее всего, станет последней каплей, окончательно закрепляющей эту эру.
Фундаментальное положение новой эры в том, что ключ к благосостоянию — это контроль над ключевыми технологиями (в тех или иных географических границах). Теряют актуальность принципы эпохи либерального техноглобализма — эффективность, снижение издержек, конкуренция, международное сотрудничество. Для передовых отраслей экономики на смену им приходят изоляционизм и формирование барьеров.
Новый смысл приобретают национальное государство, суверенитет, люди, территории, ресурсы, огромные массивы данных — всё это должно накапливаться в контролируемых границах. Соответственно, меняются и политические подходы. Круга союзников и партнёров больше не существует. Есть конкуренты и те, кто готов принять патронаж сильного.
Как Беларуси и демократическим силам реагировать на смену исторической эпохи? Попытаться найти своё место в таком мире? Каким может быть это место и нужно ли искать себе сильного покровителя? Чем Беларусь может заинтересовать потенциальных покровителей? Стоит ли бороться — рассчитывая на поддержку ряда европейских стран — за то, чтобы эпоха нового меркантилизма завершилась как можно скорее?
Северо-Западный край 2.0
Второе фундаментальное изменение, которое произошло за последние годы, — это трансформация отношений Беларуси с Россией. В предыдущую эпоху Кремль лишал Беларусь права выйти из российской сферы влияния — в последние годы он, по-видимому, лишил Беларусь даже способности это сделать.
Беларусь оказалась в тотальной экономической зависимости от России, которая охватила практически весь спектр критически важных сфер. В последние годы эта зависимость усилилась и укоренилась в торговой, энергетической, финансовой и производственно-технологической сферах белорусской экономики. Кроме того, появились новые области зависимости: транспорт и логистика, фискальная сфера, монетарная политика, киберпространство. В каждой из перечисленных сфер Россия — её рынки, компании, правительство — стала необходимым условием функционирования белорусской экономики.
Режим воспринял эту ситуацию как безальтернативную, отказавшись от принципа географической диверсификации. Курс на сближение с Россией приобретает черты целенаправленной среднесрочной стратегии. Ради выживания экономики режим углубляет интеграционные проекты, которые развиваются по спирали и расширяются в военной сфере и практически на все направления — вероятно, на всё, кроме прямого управления Лукашенко.
Если представить почти любой сценарий смены власти в Беларуси при таком статусе-кво, то новая власть окажется в чрезвычайно слабом положении с крайне ограниченным пространством для манёвра. Используя уже существующие рычаги, российская власть при желании легко сможет обеспечить частичный или полный коллапс белорусской экономики.
Каким образом и насколько быстро можно ослабить зависимость от России? Можно ли — и при каких условиях — рассчитывать на внешнюю поддержку в мире, который стремительно меняется? Как сценарии развития России будут отражаться на Беларуси — на состоянии её экономики, степени зависимости и возможностях вырваться из этого замкнутого круга? Являются ли радикальные изменения в России обязательным условием для изменения текущего статус-кво?
В то же время нахождение Беларуси в российской сфере влияния становится для Запада не просто неприятным, но и допустимым фактом. В какой-то степени это гарантирует Западу спокойствие: не начнётся ещё одна война и не расширится та, что уже идёт. Хотя её исход уже более-менее предсказуем.
Украина, которая три года кровью пыталась завоевать себе место в свободном мире, вероятнее всего, останется — по крайней мере в краткосрочной перспективе — без части территорий, гарантий безопасности и экономического будущего. Она не получила от западного мира той поддержки, на которую рассчитывала.
Послевоенный мир (или мир перемирия), скорее всего, окажется хуже довоенного. В нём Россия получит не только все инструменты контроля над Беларусью, но и негласное признание нахождения Беларуси под своим протекторатом.
Напрашиваются аналогии с фактическим разделом мира после Первой мировой войны. В 1918—1921 годах в отношении будущего Беларуси были вполне вероятны разные сценарии развития событий. В этот период внутренний запрос мог оказать значительное влияние на ход событий. В период 1921—1924 — после Рижского мира и признания СССР западными странами — ход истории для Беларуси вошёл в колею, выбраться из которой на основе внутреннего запроса практически не было шансов.
Есть ли у Беларуси карты в военно-стратегическом плане, чтобы сформулировать альтернативу нахождению в российской сфере влияния? Кому и почему может быть интересна такая альтернатива?
Другие мы
Состояние, в котором находятся основные продемократические акторы, ухудшается почти с любой точки зрения: потенциал, общественная поддержка, финансовое обеспечение. Это ожидаемое и устойчивое явление.
Существенные изменения за последние годы произошли и в состоянии общества.
Концепты идентичности и видения будущего традиционно поляризованы, а распределению ценностных предпочтений в белорусском обществе присущи «длинные хвосты» — то есть значительная часть людей занимает крайние позиции. Они имеют глубокие культурные, цивилизационные и даже религиозные корни.
Это не означает, что в Беларуси отсутствует доминирующий «центр». Он существует и является значимым. Более того, за последние годы он, скорее всего, несколько расширился, а «хвосты» стали легче. Но «центр» остаётся количественно ослабленным, а поляризованные группы — более сильными. Это означает, что политическая консолидация вокруг центральных позиций в белорусском обществе априори является сложной задачей.
Однако сегодня общественная и политическая консолидация вокруг центра выглядит мало реалистичной и перспективной. Во-первых, такая консолидация идейно не соответствует реалиям современного мира. Для центрального сегмента общества объединяющей всё ещё может быть концепция «белорусской Швейцарии». Но в отличие от периода до 2022 года, эта концепция всё реже воспринимается как реалистичная.
Во-вторых, усилилось бытовое неприятие друг друга между полярными группами и диаметрально противоположный накопленный опыт последних лет. Долгосрочные репрессии, вынужденная миграция, разрыв семей — с той или иной стороны к этому причастны сотни тысяч белорусов. Часть как жертвы, часть как режиссёры и исполнители этого сценария. Даже в самом оптимистичном сценарии потребуется немало времени, чтобы разрушить сформировавшиеся ментальные барьеры.
В-третьих, за последние несколько лет значительно усилился — во многом из-за двух первых причин — разрыв между противоположными политическими лагерями. А соответственно, и между политическим классом и обществом.
В результате получается парадоксальная ситуация: самый крупный сегмент общества по-прежнему хочет или, по крайней мере, согласился бы на «белорусскую Швейцарию», но из-за её бесперспективности почти никто из политических акторов не стремится или не хочет представлять эту позицию. Политические деятели всё чаще склоняются к репрезентации крайних позиций.
Так можно ли «сшить» белорусское общество? Или следует признать, что сегодня этого делать не стоит, а лучше сосредоточиться на укреплении круга своих сторонников?
Существенные изменения также касаются частного сектора экономики — возможно, единственного коллективного носителя продемократических ценностей, оставшегося внутри страны. Частный сектор, хоть и остаётся «опорой» демократизации, ослабел: стал более зависимым от государства и России, а также утратил свою роль двигателя новых экономических и культурных практик.
Революция-2020 не случайно иногда называется революцией частного сектора. Культурные и бытовые практики, присущие частному сектору, расширяют границы повседневной свободы и формируют запрос на следующую итерацию её расширения. Эти механизмы работают не по воле владельцев частных компаний — они могут формироваться даже в бизнесах, лояльных к режиму.
Однако режим осознаёт существование этих механизмов и роль частного сектора. По экономическим соображениям он не может полностью избавиться от него как от враждебного элемента. Поэтому реализуется попытка государственного контроля по китайскому образцу. Базовые экономические механизмы частного сектора сохраняются, но одновременно он максимально привязывается к государству — как экономически, так и административно.
На этом пути режим, вероятно, добился определённых успехов. Во-первых, частный сектор, скорее всего, стагнирует по объёму. Некоторые предприятия закрылись или уехали, другие — в условиях санкций, токсичности, огромных рисков и административного давления внутри страны — рассматривают бизнес как «чемодан без ручки». Отсюда многие компании выбирают осторожную стратегию, отказываясь от экспансии. В других сферах частный сектор теряет позиции, поскольку государственный сектор на фоне войны получил больше стимулов для роста.
Во-вторых, наблюдается усиление взаимозависимости с государственным сектором и с Россией. До 2020 года не вызывало сомнений, что мир частного сектора и государственный — это две разные планеты. А корпоративная культурная основа белорусских частных компаний принципиально отличалась от российской. Сегодня эти различия постепенно стираются.
Остаётся ли белорусский частный сектор коллективным продемократическим субъектом? Какие функции он может выполнять и какие эффекты генерировать? Как можно противостоять его государственному контролю и ассимиляции с российской моделью? Как способствовать его развитию и взаимодействовать с ним?
Путь вперёд
После описания столь фундаментальных проблем трудно написать жизнеутверждающий вывод. Более того, даже если из описанной нами «системы гаек» какая-то одна открутится, это не означает, что ситуация в Беларуси значительно улучшится.
Например, если представить, что Запад усилится — изменится ли от этого Беларусь? Или если усилимся «мы» — изменит ли это что-то существенно, если Россия останется прежней? Даже если вообразить иную, чем сегодня, Россию, то в условиях «меркантильного Запада» и «слабых нас» ситуация Беларуси может вовсе не измениться.
Нельзя отрицать существование позитивных сценариев — они теоретически возможны, но рассчитывать на них не стоит. Правда в том, что чтобы изменения точно произошли, гайки должны откручиваться повсюду — и в Беларуси, и на Западе, и в России.
Это, скорее всего, не произойдёт. Акторы, которые хотят демократических изменений, должны тогда формулировать правильные ответы для сегодняшней тяжёлой ситуации, чтобы увеличить будущие шансы на позитивные перемены.
Надеемся, что сформулированные нами вопросы этому послужат.
Комментарии
1. Нейкая меншасць выбрала сабе і ўсім нам Нацыянальнага Лідара, і не будзе азірацца на падтрымку большасці (дэмакратычныя выбары другасныя, неабавязковы "дадатак").
2. Калі здарыцца так, што людзі пажадаюць змяніць таго аўтарытарнага лідара, дэмакратычныя працэдуры таксама будуць ігнаравацца. Лідар застанецца праз гвалт.