«За успех нашего безнадежного дела»: диссиденты, которые подтачивали империю изнутри

Сначала я обратил внимание на эту книжку на бостонском ASEEES в ноябре прошлого года, но на презентацию не попал, там много всего одновременно происходило.

Но когда в марте была презентация книги в New York University Jordan Center for the Advanced Study of Russia, то как раз удалось посетить.

На таких презентациях можно услышать, как книги на самом деле создавались, потому что обычно в научных монографиях генезис скрывается, такая практика. А тут автор книги признается, что на тему он вышел через потребности преподавания в университете, потому что раньше он писал о судьбе евреев в Российской империи. А из подготовки курса для студентов выросла монография, которая успела получить престижную Пулитцеровскую премию 2025 года, что для научного издания чрезвычайный успех. Вместе с тем тема диссидентства, очень популярная во времена Холодной войны и в начале 1990-х, а потом серьезно подзабытая, постепенно возвращается на волне ожидания, что раз авторитаризм снова установился в России, то где новые диссиденты?

Хотя сразу Натанс признает, что сами эти люди, которые пошли на конфронтацию с советской системой, называли себя «инакомыслящими», но автор это слово даже выговорить не смог (думаю, можно простить). «Диссиденты» — это все же западная терминология.

Так или иначе, оптика рассказа внешнего наблюдателя, и это кстати, если сохраняется высокий уровень анализа. А тут не только старательно перечитаны многочисленные тексты, созданные этим кругом (пожалуй, мало какая среда оставила после себя столько мемуаров, да еще противоречивых), но и очень интересно анализируется это движение. Это может и не чистый кейс написания интеллектуальной истории, но очень близко, потому что Натанса интересуют основные дилеммы движения: как можно было устроить протест в Советском Союзе?

Очевидно, что это ситуация послесталинского времени, «вегетарианского», когда советские власти отходят от каннибалистических практик социального террора, а это обязательное условие для публичной артикуляции несогласия. Интересно, что большинство «диссидентов» — это дети новосозданной элиты, но которые почувствовали и на судьбе родителей, и иногда собственно на себе ужас Большого Террора. Но принадлежность к элите давала интеллектуальные и практические возможности выхода за ограничения — и на полях замечу ту же ситуацию в Беларуси, где многие начинатели движения за независимость Беларуси были детьми номенклатуры (и это свидетельствует, что белорусские политические траектории не были уникальными).

Важное наблюдение Натанса — что эти советские диссиденты были уже детьми советского строя, они выросли с большевистской риторикой, ее же использовали, и видели свою цель в исправлении Советского Союза, а не в его уничтожении. Среди них были и неоленинисты, как тот же генерал Петр Григоренко, военная карьера которого начиналась с уничтожений в составе команды, что подрывала церкви Витебска и Минска.

Другое наблюдение: диспропорционально большая доля евреев в составе диссидентов. С одной стороны, это предсказуемо, что «инакомыслящие» возникали из советской интеллигенции, где евреи были диспропорционально представлены. Соглашусь, что дополнительно работал фактор и маргинализации, когда этнический маркер постоянно сопровождал на протяжении жизни.

Тут добавлю, что Натанс не смог распознать подобную маргинализацию в случае Яна Яхимовича. Латгальские поляки — в случае которых очень трудно провести границу с белорусами-католиками — были не менее маргинализованы в советской Латвии, чем евреи — в СССР в целом. Кстати, после того как Яхимовича уволили с должности директора совхоза, он смог устроиться на работу только в санаторий «Беларусь» в Юрмале (не латвийского подчинения).

Еще один общий фактор выделяет московский круг диссидентов — чрезвычайная концентрация ученых (притом не гуманитариев, как в национальных движениях). Одним из наиболее прославленных инакомыслящих стал Андрей Сахаров, но для Натанса куда более важная фигура Александра Вольпина, которого он считает автором концептуальной идеи, вокруг которой сформировалось диссидентское движение в СССР. Отмечу также, что Вольпин всем был больше известен как внебрачный сын Сергея Есенина, но мать его, поэтесса Надежда Вольпина, была из могилевских евреев, а дед его был адвокатом из Могилева.

И тут парадокс, что именно математики и физики обратились к юридической идее, что «репертуар сопротивления» должен сводиться к требованию выполнения советскими властями Конституции, законов и международных соглашений. Это была радикальная идея, которая вышла из советского сознания, но давала возможность реализации как первых массовых акций (во времена, когда еще были свежие воспоминания о сталинском времени), так и первых правозащитных организаций. В результате и вправду главный вектор диссидентского движения стал правозащитным.

Еще одно важное наблюдение Натанса — это правозащитное движение всегда было обращено на Запад, там оно искало поддержки, и никогда не было ориентировано на массовую агитацию (в отличие от национальных движений). Эта ориентация на Запад и апелляция к универсалистскому языку прав человека создала для советских диссидентов чрезвычайно позитивный имидж в западном мире — но одновременно стала и симптомом, и причиной того, почему в России либерализм оказался таким непрочным [в отличие от наций Восточной Европы — Ред.].

Павялічыць

Как признался автор на презентации в Нью-Йорке, наиболее часто ему упрекают критики, что рассказ получился москвоцентричным, в эпицентре хорошо известный круг лиц. Это, с одной стороны, устойчивая черта западного нарратива о диссидентском движении в СССР, где «правильный» московский круг, который апеллирует к универсальным лозунгам, противопоставляется партикуляристским движениям — националистов, католиков, баптистов, которых сознательно исключают из этого нарратива. И тут в книге эти круги отражаются вполне периферийно — потому что у москвичей были с ними контакты.

Но у меня возникла еще одна идея, что можно также говорить и про гетеротопию сопротивления в СССР — в одних местах разрешалось больше вольностей (Эстония), другие места выступали как наиболее надежные для уничтожения «ненадежных элементов». Вот случайно ли именно в Минске убили Михоэлса и арестовали Параджанова?

Benjamin Nathans. To the Success of Our Hopeless Cause: The Many Lives of the Soviet Dissident Movement. — Princeton University Press, 2024

• 20
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0