Что Беляцкий рассказал про тюрьму, войну, Нобелевскую премию и будущее Беларуси. Полный текст интервью
Освобождённый из тюрьмы и вывезенный в Литву лауреат Нобелевской премии мира 2022 года Алесь Беляцкий в Вильнюсе дал большое интервью «Радио Свобода». Опубликован полный текст этого интервью.
— Хотим поговорить с вами, Алесь, как с правозащитником в тюрьме, нобелистом в тюрьме: что вы видели, что пережили лично, в чем участвовали, в чьей судьбе и какие выводы из этого сделали, какой увидели Беларусь с той стороны решеток.
И прежде всего хотел бы спросить, почему в 2021 году вы решили оставаться в Беларуси, понимая, как то было в предыдущий раз, когда вас арестовывали, понимая масштаб репрессий, которые на тот момент уже развернулись. И обсуждали ли вы это с коллегами Стефановичем и Лабковичем?
— Действительно, мы были в гуще событий 2020 и 2021 года, хоть и не в первых рядах, но что касалось помощи репрессированным, сбора информации, распространения информации — «Весна» делала все для того, чтобы собрать информацию о людях, которых тогда массово били и сажали, которые неизвестно куда девались, и об их судьбах.
Искали возможности для помощи. И поначалу, когда удар властей приходился по широким кругам активистов, политических активистов, нас где-то не замечали: очевидно, что у КГБ, милиции просто не хватало на всех сил. Но в 2021 году, когда они постепенно-постепенно расширяли объем репрессий, стало понятно, что и мы находимся под пристальным вниманием.
В сентябре 2020 года у нас была арестована Марфа Рабкова, член «Вясны». В январе 2021 года прошли первые обыски у наших весновских друзей, на офисах «Вясны». И после этого стало понятно, что вскоре могут быть и репрессии непосредственно, персонально против тех, кто работал в «Вясне» уже очень давно, кто известен, кто давал интервью, кто работал в разных направлениях правозащитной деятельности в Беларуси.
Мои коллеги в это время выезжали на конференцию за границу, и когда они возвращались в Беларусь в июле 2021 года, то на границе их остановили, был очень детальный обыск. Это был еще один тревожный звонок, после которого мы встречались с Владом Лабковичем и с Валентином Стефановичем. Напомню, это было время ковида. Помню как сейчас, как мы сидели в разных углах комнаты и разговаривали о наших будущих планах, о том, что может произойти.
И я тогда сказал, что мне как председателю организации, которая уже страдает от репрессий — а наши волонтеры и Марфа Рабкова уже тогда сидели в тюрьме — не пристало сейчас убегать на эмиграцию, уходить, уезжать из Беларуси, потому что это будет выглядеть не совсем правильно. Тем более что на известность нашей организации, «Вясны», обращали внимание, безусловно, и белорусские власти, и международное сообщество. Мы должны были держать этот удар и быть вместе с жертвами политических репрессий, вообще с широким кругом людей, которые продолжали сопротивление, мы должны были помогать, мы помогали в Беларуси до последней минуты, находясь там, тем, кто уже заключен в тюрьму. Это была помощь самого разного вида: и передачи в тюрьмы, и моральная помощь семьям, и сбор информации, присутствие на судах, мониторинг этих политических судов. Мы делали эту работу, вопрос, уезжать, мы обсуждали и решили — нет, остаемся.
И буквально через пару дней после этого обсуждения произошли аресты, задержали нас и также ряд наших друзей из «Вясны». Были массовые обыски, всего более 120 обысков по всей Беларуси, касающихся «Вясны». Это были и региональные офисы «Вясны», и минские офисы, и наши квартиры, куда вламывалась милиция — оперативники проводили эти обыски, это было очень масштабно, широко. В СИЗО на Володарке остались мы втроем — Влад Лабкович, Валентин Стефанович и я. Какое-то время там находилась и жена Влада Лабковича, но через 10 дней, слава Богу, ее выпустили, и мы остались втроем в такой ситуации, вместе с сотнями других политзаключенных, которые на то время были в Беларуси.
Морально я был готов, для меня это было дежавю, как будто бы я вернулся, открутив 8 лет, в то время, когда я сидел на Володарке. В 2021 году я снова оказался там, только в соседних уже «хатах», в соседних камерах.
Было ощущение, что вот все здесь знакомо, что машина провернула какой-то кусок жизни, и ты снова вернулся в эти не совсем, я сказал бы, нормальные условия. Потому что там всегда перенаселено, всегда проблемы с медициной, всякие другие проблемы. Вернулся в это тяжелое положение.
Мы остались, другое дело, что, может быть, мы не надеялись, не рассчитывали, что наше заключение будет таким долгим. С момента задержания до момента освобождения меня и Влада Лабковича, которое произошло 13 декабря 2025 года, прошло 4 года и 5 месяцев, считай 4 с половиной года. А Валентин Стефанович до сих пор продолжает сидеть, у него этот тюремный счетчик, таймер не остановился, он продолжает тикать день за днем, заключение продолжается.
Что повлияло на такое долгое, продолжительное заключение — сроки у нас были довольно большие, мне дали 10 лет заключения, Валентину — 9, Владу — 7 лет? Повлияла, безусловно, ситуация с войной в Украине, которая вдруг и саму тематику и проблематику Беларуси отодвинула на задний план, и то, что у нас началось фактически военное положение. Беларусь очень сильно была втянута в эту военную кампанию, не надо говорить, сколько российской военной техники проехало через Беларусь. С Беларуси началась вообще вся война: российские войска вошли в Украину с белорусской территории.
И, безусловно, трагедия, что наше нахождение в тюрьме в какой-то степени обесценено, мы стали заложниками, мы стали в большом смысле, можно сказать, пленными, которыми были фактически до последнего дня заключения, до нашего освобождения.
— Алесь, мы еще вернемся к этим болезненным темам — темы войны и темы вашего содержания в тюрьме — но я сейчас хотел бы вернуться к той вашей встрече троих, еще на воле, в разных углах одного помещения. То есть, вы разработали какой-то «план Б» на случай ареста всего руководства «Вясны»?
— Постепенно наши друзья, другие члены организации после ареста Марфы и после первых обысков в январе 2021‑го года фактически выехали из Беларуси. Мы организовали этот выезд наших друзей. Валентин Стефанович так и сказал об этом на суде в своей последней речи: мы готовы сидеть в тюрьме, потому что сама «Вясна», наше более молодое поколение, которое выросло за 25 лет существования «Вясны» (кстати, в следующем году будет уже 30 лет), выехало за пределы, и «Вясна» продолжит жить и работать дальше, несмотря на то, что мы, основатели «Вясны», которые работали там по 20 лет, находимся в неволе.
— Мы видели, как плодотворно работает «Вясна», как она делает невероятные дела, а вам было известно об этом там?
— Я был один раз в Вильнюсе после выезда «Вясны» из Беларуси, несмотря на ковид. Мы не просто планировали эвакуацию, чтобы люди уехали, сидели там и ждали, пока изменится ситуация, а чтобы они, уехав, сразу подключались к работе и продолжали фактически все направления, которыми занимается правозащитный центр «Вясна».
Поэтому работа не останавливалась, она сразу была продолжена. Мне удалось побывать здесь, в Вильнюсе, в начале 2021 года, когда здесь был открыт первый офис «Вясны» и его работа, слава Богу, началась. Я вернулся в Минск. Несколько месяцев как уже началось это их отдельное житьё от нас. Хотя надо сказать, что если правозащитники находятся в тюрьме, ситуация парадоксальная — там ты не занимаешься правозащитой, потому что у тебя нет таких возможностей. Но сам факт нахождения правозащитника в тюрьме фактически является продолжением нашей работы, нашей деятельности, просто что в другой форме.
Наши друзья за границей работали в наших традиционных направлениях. А мы сидели и этим своим сидением свидетельствовали — в Беларуси уровень демократии нулевой или отрицательный, как и уровень соблюдения прав человека, и отношения властей к гражданскому обществу. Потому что нахождение правозащитника в тюрьме любой страны — это самый первый маркер, который показывает, что происходит с правами человека в этой стране. То же самое в Беларуси. Нахождение в тюрьме правозащитников, журналистов ярко показывает, что в странах идут массовые репрессии, отсутствует демократия, отсутствуют права человека. Страна находится в критическом, ненормальном состоянии.
Мы проходили все это 100 лет назад. Самое интересное, что история сделала круг. В 1920—30‑е годы в Беларуси происходили массовые репрессии против белорусской интеллигенции, против молодежных активистов, против писателей, историков, деятелей культуры, вообще тех людей, которые создавали независимую Беларусь, но не были коммунистами по своим убеждениям. Они все были посажены, репрессированы. И круг этот провернулся.
Какие-то условия содержания трудно сравнить с тем временем. Все же 100 лет прошло. Но тем не менее назвать их нормальными нельзя. Мы пережили фактически все то, что описал Солженицын «В круге первом». Вот и мы свои круги здесь пережили — вместе с другими политическими заключенными. Это значит, что все мы прошли через бури. Вот Влад Лабкович был сейчас освобожден из крытой тюрьмы. Мы находились вместе с другими политическими заключенными, которые представляют фактически все белорусское общество. Там сидят все. И студенты, и молодежь, и учителя, и врачи, и спортсмены — кого там только нет. И военные, и все там сидят.
Там сидели и продолжают сидеть правозащитники. Сейчас в тюрьме сидят Марфа Рабкова и Валентин Стефанович, напомню — Наста Лойко и другие волонтеры, там люди, которые работали в правозащитных организациях, оказывали помощь. Это показывает, что мы являемся частью нашего активного белорусского общества, мы пережили те же проблемы, ту же трагедию, которая развернулась в Беларуси в последние годы. И нам не стыдно, не скажешь, что мы спрятались, отсиделись в это время вне этих событий.
— Правозащитнику в Беларуси естественно сидеть в тюрьме, вы мне это писали из прошлой своей отсидки из Бобруйской колонии. Сейчас наладить переписку не удалось. Не было ли мысли, сожаления, что на воле вы были бы более эффективным?
— Повторю то, что говорил Валентин Стефанович: наше дело, коротко говоря, было сидеть. А дело других правозащитников из нашей организации — работать. Все мы делали общее дело, вот так оно получалось.
И надо также понимать, что после минуты ареста выбора у тебя нет. Ты не можешь выбирать, остался бы ты в Беларуси или уехал бы, ты уже все, пошел. Эта машина тебя, твои кости начала перемалывать, она тебя закрутила. Ты находишься в этом неспешном, но безжалостном круге, которое крутит тебя, и уже мало что зависит от твоих желаний. Единственное, что там очень важно, — это сохраниться самому, сохранить свои принципы и по возможности сохранить свое здоровье. Вот это вопросы, которые были ежедневными для нас. И которыми мы там занимались вне миссии правозащитников, высокой миссии, о которой я рассказывал.
Конечно же, я там не думал каждый день, как и мои коллеги, что во мы такие молодцы, что мы сидим вместе с другими заключенными в тюрьме. Мы об этом не думали, мы думали о самых элементарных вещах: как организовать свою жизнь, чтобы она была более-менее приличной в самых разных и сложных условиях. Как говорил один мой знакомый: я там четыре года спал на бетоне. Условно говоря, это такая метафора — спать на бетоне в течение заключения; оно заставляло нас в первую очередь думать о каких-то текущих делах элементарного выживания, но в то же время и о выдерживании. Надо было выдержать эту ситуацию, не покориться, не поддаться на иллюзии, потому что что касается написания помилования, попыток наладить контакты с администрацией, написания писем властям Беларуси — это все нас не касалось. Мы были вне всех этих шатаний, мы твердо держались своей позиции, с одной стороны, а с другой стороны — тихо сидели.
— Но давайте перенесемся из 2021 в 2022 год. Было очень важное событие в конце этого года, когда уже началась война. Вам была присуждена Нобелевская премия, и Наталья Пинчук, ваша жена, выступала в Осло с Нобелевской речью. Было много публикаций, много интереса. Это действительно историческое событие для Беларуси — вторая Нобелевская премия, первая Нобелевская премия мира и премия политзаключенному, правозащитнику. Как вы узнали об этом? Какая была реакция ваших сокамерников на это событие, на эту речь, и реакция администрации, что особенно интересно?
— Новость это была для меня неожиданная, хотя обсуждение, кто же будет этим нобелевским лауреатом, было. Тогда была возможность подписаться на такую российскую «Независимую газету», которая давала также материалы и о Беларуси, довольно острые еще (не знаю, наверное, ее уже нет там, не выходит она). И можно было подписаться на нее, учитывая, что все независимые белорусские средства массовой информации были закрыты. Это был единственный источник, из которого можно было получить какую-то текущую информацию, что же делается в Беларуси. Самое интересное — из газеты, которая выходила в Москве. И там накануне определения нобелевского лауреата была статья об этом, что белорусы есть в списке, но меня там не называли. И я был абсолютно спокоен, потому что знал, что получить Нобелевскую премию — это на самом деле не так просто. Здесь очень много факторов, которые должны были сложиться в одно, чтобы ее получить.
Поэтому не было вообще мыслей, что я могу быть в этом списке и могу стать лауреатом. А узнал об этой новости я в октябре, когда было официально объявлено и когда уже средства массовой информации где-то за стенами «Володарки» об этом широко написали. Меня водили тогда на ознакомление с материалами уголовного дела. В деле было 210 томов. Многокилограммовое такое дело: представьте себе, 210 папок этих бумаг в нашем деле. Это тысячи документов, с которыми надо было знакомиться перед судебным заседанием. И стоя в коридоре перед тем, как зайти в комнатушку, чтобы читать эти тома, где также обычно сидели адвокат и один из следователей, который вел это дело. Я слышу, как мне один из заключенных говорит (там довольно много политических заключенных, я не знал этого парня): «Алесь, кажется, вы нобелевский лауреат?» Кажется… Я это воспринял сначала как шутку, не поверил в это абсолютно, но когда зашел и адвокат подтвердила то, что она прочитала, что другие адвокаты передали ей, что «твой подсудимый — нобелевский лауреат», то для меня это было огромное впечатление. Я был сильно поражен, потому что абсолютно не был готов, вот про что я тогда не думал, так это про Нобелевскую премию.
Ну и надо также понимать, я это сразу понял, что это не чисто моя премия, она не была дана мне. Как, кстати, часто и даются эти премии — символически, чтобы подчеркнуть какое-то явление, какую-то проблему, которая есть в мире или в определенном обществе. Таким образом она давалась в свое время Андрею Сахарову 50 лет назад, чтобы подчеркнуть отсутствие прав человека в Советском Союзе и поддержать отчаянную работу правозащитников того, советского времени, потому что тогда правозащитная деятельность однозначно заканчивалась заключением, преследованием.
Это была премия, скажем так, всем демократически настроенным белорусам, которые вышли в 2020 году, выходили в 2021 году, продолжали свою борьбу за демократию, за права человека, за справедливое общество, за справедливые выборы. Вот всем этим людям эта премия была дана, чтобы подчеркнуть мужественный поступок, фактически подвиг, этот народный всплеск, который мы видели на свои глаза, в котором мы принимали участие насколько могли. Понятно, что только мы, «Весна» или общественные организации, этого не могли организовать. Миллионы людей, которые требовали свободы, — это и был голос демократической Беларуси, народной Беларуси. И премия подчеркивала проблему удушения свободы в Беларуси, то, что массовые репрессии против общественных активистов, которые развернулись с 2020 года и продолжились в 2021-м, должны закончиться, это ненормально. Эти люди добивались самых элементарных, обычных вещей. И власти, соответственно, нелегитимные, они нарушают права человека, это фактически хунта, которая удерживает власть незаконно. Вот про все это говорила эта премия. Я был только представителем, не более того, одним из тех тысяч, сотен тысяч людей, которые хотели демократии и прав человека в Беларуси. Я это отлично понимал, поэтому ощущения того, что это какая-то большая моя заслуга, у меня не было тогда и нет сейчас.
Я считаю, что это действительно народная белорусская премия. Она принадлежит всем белорусам, всем демократическим белорусам, которые боролись за демократию, делали и делают что могут. Это безусловно важный момент. Ну и еще надо учесть, что вместе со мной стали лауреатами две правозащитные организации — российская и украинская. Это подчеркивало трагическую, драматическую ситуацию, связанную с войной, которая развернулась в том же 2022 году, премия привлекала внимание к этому военному конфликту, потому что премия — мира. Она посылала сигнал и российским властям, и белорусскому режиму, и российскому режиму: остановите войну, вы совершаете преступления. Но этот сигнал белорусские и российские власти воспринимают очень своеобразно. Они понимают только политику силы, сигналы силы, насилия, как и все диктаторы. Уговоры или гуманные посылы они считают очень несерьезными. И есть в определенном смысле недооценка значения этой премии, несерьезность присутствовала и при дальнейшем моем нахождении в тюрьме.
— Алесь, скажите, ваш авторитет среди заключенных и представителей администрации вырос после Нобелевской премии мира?
— Что касается заключенных, то да. Те, кто понимает, кто слышал когда-нибудь про эту Нобелевскую премию, что-то знает про нее, то, безусловно, они относились с уважением. Особенно сейчас, когда было много разговоров о том, получит ли Дональд Трамп эту премию, или нет в 2025‑м году, это снова привлекло внимание.
Мы сидим в так называемой «ленце», в «ленинской комнате», смотрим телевизор, а там идут дебаты, получит ли Нобелевскую премию мира Трамп, или нет, а здесь сидит нобелевский лауреат вместе с такими же… Двадцать человек сидят на этих скамейках, и он сидит между ними. Понятно, что для людей это был какой-то нонсенс — как такое может быть.
Но с учетом того, что белорусы неэмоциональный народ и что в тюрьме это еще больше проявляется, потому что любые эмоции обсекаются администрацией, считается, что ты должен там сидеть с закрытым ртом, то, безусловно, там этих высказываний и посылов от заключенных было меньше. Но было очевидно, что даже у уголовников, у людей, которые никогда не занимались политикой, которые отрицательно относятся вообще ко всей политике, новость вызвала определенное уважение: этот дядька действительно какой-то там очень известный. Это сплошь было и в колонии, и в СИЗО. А что касается администрации — это я тоже замечал — они об этом знают, во-первых, но они работают. Особенно те, кто делает карьеру. Как в любой строгой государственной структуре, есть более такие карьеристы, а есть как бы обычные работники. И вот карьеристы работали строго по инструкциям, как надо относиться к политзаключенным, все это распространялось и на меня.
— То есть облегчения для нобелевского лауреата не было?
— Нет, особенно это касалось 2023 года, как только я приехал в колонию, так было еще и в 2024-м. Я проходил через все то, через что проходили политические заключенные. Это и оскорбления, это и разговоры на «ты», к тебе относились как к обычному заключенному, как к политзаключенному. Захотелось начальнику режима — он тебя раздел догола, заставил приседать, потому что он тебе делает полную проверку, хотя там у тебя только встреча с адвокатом. Перед этим он тебя раздел, а то вдруг ты пронесешь какую-то цидульку, или что он там искал, я не знаю. Это все — издевательства и бесчеловечное обращение — было, безусловно.
И были бесконечные протоколы о нарушении правил внутреннего распорядка, они очень любили выписывать эти бумаги. За любую мелочь и по делу, и не по делу — что ты не побрит, у тебя ботинки не почищены, ты плохо убрал в секции, когда твое время убирать, не поздоровался, когда прошел начальник какой-то. Все это было, я и сам не знал, что на меня было столько бумаг. Но вот пару месяцев назад я проходил половину срока своего заключения. Учитывая норму «день в СИЗО за полтора в колонии» и то, что мы в СИЗО провели почти два года, мне получилось чистого срока 9 лет и полтора месяца — то, что я должен был отсидеть. Недавно я проходил аттестацию за половину этого срока и на ней услышал, что на меня, оказывается, за два с половиной года нахождения в Горецкой колонии составили 23 протокола о нарушении внутреннего распорядка. Я считался злостным нарушителем. Нобелевский лауреат — злостный нарушитель правил распорядка. Это вполне нормально, без всякой шизофрении для местного горецкого начальства.
Лауреат Нобелевской премии мира 2022 года Алесь Беляцкий в сопровождении жены Натальи Пинчук примеряет новый костюм в торговом центре в Вильнюсе, 14 декабря 2025 года, на следующий день после освобождения из тюрьмы
Особенно болезненно было при освобождении 13 декабря, когда заместитель начальника колонии, начальник режимного отдела, начальник оперативного отдела, офицеры, которые выпускали меня из колонии, забрали все бумаги, которые у меня были, всю переписку, те письма, которые в начале до меня доходили, а потом перестали доходить. Но я старался сохранить то, что доходило в 2021, 2022 году до начала войны, потому что как началась война, то фактически мы оказались в информационной изоляции, писем было очень мало.
За весь 2025 год я получил только одно письмо от жены, например. А она не получила ни одного моего письма. Это была полная изоляция. Кроме того, я написал триста страниц воспоминаний про музей Максима Богдановича и вел дневник, в котором стремился записать условия, чтобы что-то осталось. Но все это осталось там и было фактически уничтожено. Мне не дали вывезти из колонии ни одной бумажки. Вот такое отношение к тебе, вот ты и нобелевский лауреат. Ты для них никто там, а не нобелевский лауреат. Хотя зная, через какие круги проходили другие заключенные, которых били, которые находились в худших условиях, чем я, то должен сказать, что меня это обошло.
— Можете сказать, были ли пытки, бесчеловечное обращение с вами?
— Бесчеловечное обращение, безусловно, да. Что касается пыток — нет. Если тебя закрывают в ШИЗО, а на тебе только легкая одежда, а в камере плюс 8 и ты там должен сидеть 10 суток, не можешь спать, потому что тебя колотит от холода, — это что? Это и есть бесчеловечное обращение. Если ты не можешь сесть, потому что пришпиленные нары, ты должен ходить, а скамейка узкая — 20 сантиметров. Это то место, где ты
Алесь Беляцкий рассказал, почему правозащитники в разгар репрессий решили не покидать страну
«Собачья советская система». Алесь Беляцкий рассказал об отношении в тюрьме к нобелевскому лауреату
Беляцкий о возможных переговорах: Разговаривать приходится и с бандитами
Беляцкий рассказал, как узнал в СИЗО о Нобелевской премии
Комментарии
Спадар Алесь, найхутчэй Вам акрыяць пасля вязніцы, а там і Вясна не за гарой.