Сергей Дубовец недавно назвал свое поколение последним, которое могло прочитать все, написанное на белорусском. Буквально все: поэмы, сказки, романы, научные работы, даже периодику. Сейчас белорусского контента настолько много, что не успеваешь. Как ни крутись. Хотя бы здесь можно с облегчением выдохнуть, пишет Алесь Киркевич на budzma.org.
Это интересная теза, потому что ее автор осмыслил рубикон. Там, раньше — наш Старый Завет. Долгий путь через пустыню, где белорущины все время «остается на три дня». Потому что всего нашего мало, оно в дефиците. Поэтому, когда варишься во всем этом, ты не только можешь прочитать львиную долю всего написанного по-белорусски, но и… знаешь тех, кто это написал. Потому что они все волочатся вдоль той пустыни где-то рядом с тобой.
Для сравнения. Лет 20 тому назад, если ты активный персонаж и крутишься при партиях/союзах/организациях, то ты и физически мог знать большинство белорусскоязычного актива в стране. Всех тех, кто принципиально разговаривает по-белорусски. Во всей 10-миллионной Беларуси! То есть, какая-то злая сила в теории могла бы посадить всех принципиальных белорусскоязычных белорусов на один крейсер и отправить в океан куда подальше. Или — потопить. Трудно поверить, правда?
А это время действительно миновало. Это — история. Как оно было?
«Подпишитесь на нашу газету… … потому что она по-белорусски, поддержите!» И ты подписываешься, потому что если не подписываешься — газеты не будет. Хотя она, та газета, с плохой версткой, неинтересная, никакая. Но по-белорусски. Значит, надо.
«Приходите на наше мероприятие, потому что приедет поэт и бард… …» И ты приходишь. Не потому, что поэт и бард какой-то интересный, а тебе нравится его творчество (к сожалению, это творчество ты знаешь: вынужден знать). Но по-белорусски. Значит, надо.
«Вот этот человек сейчас без денег и жилья, но свой, беларускамоўны, так… …» Куда деться? Хотя человек тебе ни разу не нравится и свои проблемы он сделал себе сам. Свой же. Значит, надо.
И вот из этого «надо», из святого обязательства, белорущина и складывалась. Когда каждая записка, написанная по-белорусски, каждое слово, случайно услышанное по-белорусски в автобусе — ценно. Потому что оно греет. Дает надежду, что не все еще потеряно. Не зря. Я не один. Угли еще не остыли, значит — огонь когда-нибудь можно будет раздуть.
Все это, конечно, напоминало сектантство…
Кстати, «сектантство» — не всегда негативная характеристика. Первые христиане также были сектой. И диссиденты в СССР были сектой. А евреи так вообще последние пару тысяч лет только так и жили.
Потому что сектантство — это про общность в неблагоприятных условиях. Когда нас и всего нашего мало. А чужого — много. Слишком много даже. И оно — чужое — агрессивное. Сектантство — это формат «зимовки» для определенной общности. Ожидание весны. С пониманием, что доживут не все.
Нужно ли говорить про обратные стороны сектантства: фанатизм, некритичный взгляд на реальность, агрессия с переходом в депрессию и наоборот, неврозы через невозможность изменить мир?.. Это и так известно.
А что теперь?
Теперь ты уже не смотришь на семью с белорусскоязычными детьми — с неким сакральным ужасом. Будто эти дети были зачаты ненатуральным мистическим способом. Это норма. Просто родители так захотели. Сейчас ты имеешь роскошь выбора культурного белорусского продукта. Право не знать то, что «не твое». Группы, песни, книги, клипы… Потому что песни по-белорусски не псалмы, а книги — не святые писания. «Я не знаю, я не смотрел, не читал, не слушал» — тут нечего стыдиться, это норма. Потому что я так хочу.
Теперь ты уже не покупаешь футболку с «Пагоняй», потому что… кто, если не ты? Напротив: ты даже не обращаешь внимания на людей в таких футболках, с национальными тату или с бело-красно-белыми аватарками. Ты их не знаешь и совсем не обязан знать. Как и они тебя. Потому что это тоже — наше «хочу».
В этой победе «хочу» над «надо» и есть переход из секты в некое другое состояние. Да, возможно, еще далеко до нормы. Впереди много работы. Да и национальное государство, которое, собственно, оформляет секту в нацию (так было и в Израиле, и в Литве, и в Чехии — повсюду) — остается наиболее важной и самой сложной задачей.
Но мы видим своими глазами это становление. Даже в эмиграции, выгнанные из своего Дома, со своими проблемами и смутным видением будущего.
Белорущина, наконец, стала звездным небом. И когда гаснет одна звезда, даже твоя собственная звезда, само небо не исчезает. И не перестает светить.
Хотя бы здесь можно с облегчением выдохнуть.
Комментарии
Адэкватнае назіранне, ўсё так і ёсць.
У параўнанні са "святымі дзевяностымі":
1. беларуская творчасць і камунікацыя сапраўды істотна пашырыліся, але гэта тычыцца пісьма і кантэнту (напр. даследванні, літаратура, пасты, лісты, чаты);
2. колькасць людзей, для якіх беларуская – асноўная мова вуснай камунікацыі, значна скарацілася;
3. размаўляць па-беларуску, прынамсі ў Мінску, стала небяспечней.