Шрайбман: Нынешние конфликты в оппозиции уже мало кого интересуют

— Можно ли сказать, что в последнее время вокруг демократических сил Беларуси расширяются разные раздоры, скандалы, критика в социальных сетях? Правомерно ли утверждать, что масштаб этой критики и ее резкость увеличиваются? Или это просто временное впечатление на фоне истории с исчезновением Анжелики Мельниковой, а на самом деле «все как всегда»?

— Я не вижу никакого увеличения. Более того, считаю, что в абсолютных цифрах аудитория, которая следит за этими спорами и обвинениями, уменьшается. Аудитория сейчас меньше, чем была, например, в 2022 году, когда Павел Латушко довольно сильно критиковал, что не создается Кабинет, или произошел скандал с «Черной книгой Беларуси». Даже скандалы, связанные с выходом отдельных «министров» из Объединенного Переходного Кабинета — Зарецкой, Сахащика, Ковалевского — были громче. Был живой конфликт с Вероникой Цепкало на одной из конференций, и так далее.

Мне кажется, ранее общество и независимые медиа намного больше замечали эти конфликты. И я думаю, что наоборот, нынешние конфликты, по большому счету, уже мало кого интересуют. Честно говоря, даже я как человек, который за этим следит профессионально, с опозданием, наверное, на день-два узнал, что там происходит. И даже не все медиа это освещали.

Так что проблема скорее не в конфликтности — она всегда есть в политике, а тем более в политике в эмиграции. Проблема в нарастании нерелевантности. И вот этот тренд прогрессирует без остановки. А конфликтность идет волнами, по какому-то абсолютно органическому циклу. Она была и будет всегда, за исключением нескольких месяцев в 2020 году.

Поэтому вижу тенденцию именно в уходе оппозиции в свой внутренний мир, который уже не очень интересен даже демократической публике и демократическим медиа.

— Судя по тому, что известно об исчезновении спикера Координационного совета Анжелики Мельниковой, вероятно, мы имеем дело с целенаправленной работой белорусских спецслужб. А чего они добиваются стратегически? В то время, когда вы (и не только вы) заявляете, что интерес белорусов к деятельности демократических сил снижается, то почему внимание спецслужб к оппозиции не ослабевает? Какова цель этих действий?

— Вижу здесь несколько факторов. Во-первых, объем работы внутри страны для силовиков сейчас значительно сократился по сравнению с 2020—2021 годами — особенно для такой структуры, как КГБ. Количество «заговоров» с «покушениями» на Лукашенко, «терактов» и прочего, что КГБ может сфабриковать и затем героически раскрыть, внутри Беларуси ограничено.

И, соответственно, поскольку сотрудников этих органов никто сокращать не собирается, политические дела тоже никто сокращать не будет, то, понятно, что их внимание переключается на оппозицию в изгнании. Для такой структуры это естественный процесс. Насколько мне известно, схожую эволюцию проходила и ЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем), когда по мере усиления красного террора и зачистки внутреннего политического поля все больше операций начинало смещаться в сторону борьбы с эмиграцией.

В этом смысле я бы также не проводил прямую корреляцию с тем, что «если они атакуют диаспору, значит диаспора сохраняет свой политический вес». Просто фокус активности переходит с того места, где врагов меньше, на то место, где враги еще остались. Во-вторых, я думаю, что здесь цель более прикладная. Понятно, что демократическое движение в изгнании все еще является международной проблемой для белорусской власти.

Существование этого движения подрывает возможности международной легитимации режима, по крайней мере, значительно их замедляет. Очевидно, что чем слабее будет это движение, тем больше перспектив будет для международной легитимизации. Тем более, в таком случае можно будет заявлять на переговорах— мол, смотрите, какое посмешище вы кормите, у них бесконечные конфликты, информационные провалы, они даже у вас уже эти гранты крадут и убегают с ними куда-то.

Поэтому я думаю, что это довольно последовательная работа по дискредитации своего оппонента, подрыва доверия к нему как за рубежом, так и внутри Беларуси, среди демократически настроенных белорусов. Потому что один из главных нарративов режима относительно 2020 года заключается в том, что белорусы ошибались (те, которые вышли на улицы), но большая часть из них это осознала, одумалась, покаялась. И для того, чтобы у людей росло разочарование в своих лидерах, их нужно дискредитировать, в том числе и таким образом.

Поэтому я здесь не вижу доказательств этого любимого аргумента демократического сообщества, что «если нас преследуют, значит нас боятся». Дело не в страхе, а в понятной, последовательной политической борьбе на уничтожение.

— Означают ли недавние кадровые перестановки в структурах власти что-то действительно существенное? Наталья Петкевич, долгое время проживавшая в США и воспринимаемая как фигура, способная вести диалог с Западом, получила пост вице-премьера по социальным вопросам. Формально — это повышение. Но с другой стороны, выглядит как отстранение от более серьезной повестки.

— Во внешней политике все куда больше зависит от политической воли Лукашенко идти или не идти на уступки — а переговорщики найдутся. Понятно, что Наталья Петкевич более комфортный для Запада переговорщик, чем, например, нынешний министр иностранных дел Максим Рыженков, учитывая более хамоватую стилистику министра. Но в принципе, куда важнее способность или желание Лукашенко пойти на нужные уступки и шаги.

Я бы не стал переоценивать роль бюрократов. Тем более сейчас, когда самый активный и динамичный трек во внешней политике — это, пожалуй, направление США. На этом фронте, насколько можно судить, активен муж Натальи Петкевич, Валентин Рыбаков, продолжающий работать в США — представителем Беларуси при ООН. Судя по всему, он курирует этот диалог. Думаю, это не изменится, независимо от того, где находится его жена. Если потребуется, эту функцию может исполнять и человек без официальной должности — какой-нибудь друг Лукашенко или его сын. Или человек с другой должности, как, например, сама Петкевич. По утечкам «Викиликс», в конце нулевых годов с Западом, с США, контактировал старший сын Лукашенко Виктор. И то, что он тогда занимал пост в Совете безопасности, ему не мешало.

Насчет перестановок — я также не считаю, что это какое-то повышение для Петкевич. Учитывая её давнюю работу в системе, она из тех чиновников, кто может приносить с собой политический или номенклатурный вес на любую должность. Это, в принципе, не означает ее понижения — может быть просто испытанием на новом уровне бюрократии. Социальное направление на фоне проблем с экономикой очень важный сектор. Нужно разговаривать с людьми, как-то смягчать проблемы, чем раньше занималась Кочанова.

В любом случае, думаю, что роль Петкевич будет зависеть только от того, чем Лукашенко решит ее нагрузить. А не тем, что написано в ее трудовой книжке.

Для меня наибольшая интрига в последних назначениях — чем так не угодил Владимир Караник. Ведь Караник, очевидно, был снят и понижен. Академия наук по меркам белорусской бюрократии — это даже не почетная пенсия, учитывая отношение к ней Лукашенко.

И, соответственно, Караник всего два месяца пробыл на должности вице-премьера. Это не похоже на нормальную ротацию, скорее — увольнение за что-то. Возможно, за какие-то провалы или недостатки, или то, что он должен был сделать, но не сделал за эти два месяца, разочаровав Лукашенко.

• 4
• 2
• 0
• 2
• 0
• 0
• 0
• 0